Читать книгу "Дом на городской окраине - Карел Полачек"

Публика из рода Медленноходящих глазела и громко комментировала. А владельцы машин с холодным, независимым видом покуривали короткие трубки. Им не хотелось смешиваться с родом Медленноходящих.

— Вот тот мотоциклет, папочка, — заметил гимназист, — точно такой же, как у нас!

Бухгалтер взглянул на мотоцикл с привесной коляской в форме турецкой туфли и серьезно ответил:

— Ошибаешься, мой мальчик! Наш мотоцикл единственный в своем роде. Наш мотоцикл самый красивый…

Никто не может похвастать такой красивой и такой дешевой машиной! Михелуп чувствует, как грудь его заливает горячая волна гордости. Хорошо он сделал, что купил мотоцикл. Он всегда поступает хорошо, этого уж от него не отнимешь.

Да. Но… мотоцикл — не только радость, он еще и забота. Тетка-торговка очень наседает, чтобы бухгалтер забрал свое имущество. Легковесна твоя речь, торговка… Ну, куда мне его поместить, скажи?

Глядите-ка! Не доктор ли это Гешмай? И правда, это известный врач… Стоит возле американской машины, уперши руки в бока, и нежно осматривает свою любимицу.

Бухгалтер приблизился к нему, снял панаму и громко заговорил:

— Низко кланяюсь, пан доктор, вот неожиданная встреча!

Известный врач, оторванный от своих дум, остановил на бухгалтере рассеянный, отсутствующий взгляд.

— Ну как, ну как, — не унимался общительный Михелуп. — Надолго или накоротке?

Доктор Гешмай узнал бухгалтера и потряс ему руку. Он еще не решил, останется ли тут. Уже несколько дней ездит с места на место, преследуемый каким-то неясным беспокойством. Знакомые стараются его убедить, что он должен отдохнуть и набраться сил. Он пытается, делает, что может… Но стоит ему куда-нибудь приехать, как тут же его осаждают дамочки, сующие под нос своих глазастых большеухих детишек. Проклятая судьба! Нигде не найти покоя…

Голос его дрожал от возмущения. Каждая задаром добивается его консультации. Любой хочет его использовать, точно учение ему ничего не стоило, точно он не несет никаких расходов… Доктор Гешмай бесплатно лечил детей бедняков во всем квартале. Когда кто-нибудь из них ему и пытался заплатить, он заливался краской мучительного стыда, извинялся и ни за что не принимал гонорар. А люди побогаче, зная стеснительность доктора, не оплачивали посылаемые им счета. И тогда доктор опять приходил в ярость от того, что все считают его простофилей. Я им не шут гороховый, не мальчик на побегушках! — возмущался он. — Вот передам счета в медицинскую ссудную кассу, та уже найдет на них управу. Я им покажу! Со мной шутки плохи!

— Надо бы вам тут остаться, — энергично уговаривал бухгалтер, — местность очаровательная, все утопает в зелени, купанье, куда ни глянь — всюду прекрасный вид. А воздух! Исключительный воздух, скажу я вам…

— Мне тут, и правда, нравится, — согласился доктор, — пожалуй, я бы задержался на несколько деньков.

— В таком случае я попросил бы вас о небольшой любезности, пан доктор, не хотели бы вы взглянуть…

— Я не хочу осматривать вашего мальчика! — возопил доктор Гешмай. — Ваш мальчик в полном порядке. Если бы я был так здоров!..

Доктор просил Михелупа войти в его положение: он серьезно болен. Ночами не спит, сердце работает с перебоями.

Михелуп пытался прервать сетования:

— Это недоразумение, пан доктор… Речь не о мальчике, а о мотоцикле. То есть…, чтобы вы знали: я купил мотоцикл.

Но доктор не слушал и продолжал свое. Какой мотоцикл? Он ни о чем не в состоянии думать… Оставьте все меня в покое! — страстно взывал он. — Сколько мне еще осталось жить?!

Но от бухгалтера так легко не отделаешься.

— Выслушайте меня, пан доктор, — просил он, — у меня есть мотоцикл и… В случае, если вы тут останетесь, не мог ли бы я поместить машину к вам в гараж? Он вам не помешает…

— Я тут не останусь! — перешел на визг доктор. — Тут слишком многолюдно. Все будут требовать моих советов. Чтобы я лечил задаром! Нет! Ни за что! Укроюсь где-нибудь, где нет ни души, и там, прошу вас, дайте мне спокойно умереть… и вообще я никуда не поеду! Вернусь в Прагу! У меня и там дел по горло. Все там будет вверх тормашками!

Он умолк, нащупал свой пульс и принялся мрачно считать.

Бухгалтер был разочарован. Он так надеялся на даровой гараж — и все расстроилось. Доктор должен был его понять. А он все о своей болезни, старый эгоист, нет, чтобы помочь человеку в беде — такое ему и в голову не придет!

— Что поделаешь, — вздохнул он. — Придется мне позаботиться о гараже самому. Но об одном я бы вас попросил, пан доктор: не соизволите ли посмотреть на мою машину и как специалист оценить ее. Буду вам чрезвычайно признателен…

— Посмотреть? — с облегчением воскликнул доктор. — Посмотреть могу…

Бухгалтер привел врача во двор торговки фруктами и, сняв попону, с замиранием сердца стал ждать приговора:

— Ну, что скажете, доктор?

Доктор Гешмай, подбоченясь, задумчиво осматривал машину.

— Красивая вещица, а? — не сдержался Михелуп. — Вы только потрогайте этот товар!

Доктор молчал, покачивая бедрами.

— Угадайте, сколько я заплатил. Назовите цифру!

Доктор не отвечал.

Бухгалтер произнес цифру и ожидал, что доктор удивится и будет поздравлять его с выгодной сделкой.

Но тот молчал и только тихо насвистывал.

Михелуп все повторял:

— Ну что, выгодная сделка? Я не просчитался? Пусть пан доктор учтет, что в машинах я дилетант. И очень хотел бы услышать мнение специалиста.

Наконец доктор очнулся. Внимательно взглянул на бухгалтера, и тот заметил в его глазах тень сострадания.

— Лучше бы, пан Михелуп, — медленно протянул доктор, — вы завели третьего ребенка… Лучше ребенок, чем машина в доме…

— Как вас понять, пан доктор? — настаивал бухгалтер.

Но доктор только махнул рукой и пошел со двора.

24

К концу месяца небо затянулось тучами, исчезло сияние солнца и по лугам пополз туман. Завывающий ветер приносил мелкие капли дождя, острые и колючие, как иголки. Приветливое озеро зарябило мелкой волной, улыбчивые пригорки потемнели. Люди ходили, закутавшись в непромокаемые плащи, смотрели на мир кисло, изучали небо и начинали ссориться с близкими. В трактирах было влажно, игральные карты набухли влагой, как зеленые листья, мухи спали на потолке, а официанты дулись в биллиард. Ласточки на телефонных проводах, чтобы согреться, жались друг к дружке.

Поезд изверг на платформу новых дачников, хлопотливых и обремененных множеством забот отцов семейств, их полнотелых супруг, немалое количество чемоданов, свертков и коробок, визжащую и хнычущую детвору. Эти люди тоже глубоко дышали и говорили: «Ах, какой воздух, какой воздух, один только воздух чего стоит!» И тоже будут считать медленно текущие минуты, томительно ожидать, когда наступит час обеда, и демонстрировать собственноручно изготовленные фотографические снимки. Будут посиживать под навесами веранд и писать открытки, посылать своим знакомым сердечные приветы с удачно избранного места отдыха и Gruß und Handkuß an die liebe Mama.[31]Пожилые господа будут подолгу простаивать перед канцелярским магазином, терпеливо ожидая, пока почта привезет газеты. После чего жадно набросятся на покрытую печатными знаками бумагу, будут с недоверчивым и озабоченным видом переворачивать страницы, а потом уныло считать часы, отделяющие их от момента, когда почта доставит вечерние выпуски газет.