Читать книгу "Орел взмывает ввысь - Роман Злотников"

Следующим ударом стало сообщение о том, что экспедиция Русской православной церкви во главе с протопопом с памятным здесь только мне именем Аввакум (вот хоть убей не знаю, тот ли самый это Аввакум или просто тезка, но истовости у него было вполне соответственно имени), работавшая в древнем Иераполе, неподалеку от османского Денизли, обнаружила нетленные мощи еще одного из двенадцати апостолов, святого Филиппа. Так это было или не так — я не знал. Да даже если Аввакум и принял желаемое за действительное, сколько десятков тонн древесины, являющихся частичкой животворного креста, на коем был распят Спаситель, и железа, являющегося остатками гвоздей, коим Иисус Христос был прибит к тому самому кресту, хранится по католическим и протестантским церквям и соборам Европы? Да на тех гвоздях пол Малой Азии развесить можно! Так что я решил считать, что если даже это и ошибка (что далеко не есть факт, ибо протопоп действительно обнаружил нечто уникальное и некоторым образом нетленное), то Господь нам это простит… Сама эта экспедиция была инициативой патриарха Афиногена, избранного в предстоятели Русской церкви всего четыре года назад, с коим вместе мы и порешили собрать в соборе мощи апостолов сколько сможем. Причем моей в сем решении была только идея. А разработка детальных планов, как и их воплощение, лежали на патриархе. Ну за исключением акции в Сент-Эндрюсе и налета берберийских пиратов, где потребовалось задействовать силы секретной службы и организовать мощное финансирование… Афиноген был чрезвычайно умным и образованным человеком, и я полюбил с ним беседовать. Не менее чем с отцом Никифором.

Нет, вообще-то с высшими церковными иерархами я приватно беседовал регулярно. Начал я лет десять назад с ректоров семинарий, ибо именно они отвечали за воспитание новой смены православного клира. А я посчитал жизненно необходимым приложить все усилия для того, чтобы новые поколения священнослужителей оказались подготовлены к буквально взрывному развитию науки и техники, кое должно было начаться по существу в ближайшее время. Ну в исторической перспективе… Но чуть позже выяснилось, что этого мало. С ректорами я беседовал о том, сколь могучим разумом одарил Господь человека, и что мы даже не понимаем, сколь много было обещано человеку, когда Господь повелел ему владеть этим миром, и что это означает не одни лишь токмо поля, леса и горы, но и глубины морские, и небеса, в кои человек тако ж рано или поздно взлетит… Тут обычно у собеседников следовал некий затык, вызванный тем, что вот этот сидящий перед ними человек говорит не то что богохульные, а и просто невозможные вещи, но… это ж царь, да еще избранник Пресвятой Богородицы! Надежа и опора всего православного мира!

Но беседе к третьей этот затык обычно успешно преодолевался, а если нет — я уделял время еще на пару бесед. Так вот, этих моих уже прошедших закалку необычным взглядом на мир ректоров принялись гнобить более высокие иерархи. И как раз именно за эти внушенные мною, но казавшиеся этим иерархам богохульными идеи. Мне пришлось ввести в круг церковных иерархов для приватных бесед еще и всех вновь назначаемых епископов и игуменов монастырей, а также всех членов Синода. Но и сие не принесло полного облегчения, пока в Москву не прибыл великий Паскаль и не замутил бодягу со своим янсенизмом[40], из-за которого он имел столь много проблем с католическим клиром и особенно иезуитами в своей Франции, но проповедовать который он считал своим непременным долгом. Так что наиболее упертые были вынуждены переключиться на него…

Так вот, с патриархом я встречался регулярно не столько по возложенной мною самим на себя обязанности, а по собственному желанию. Уж больно интересные у нас беседы происходили. И как раз во время одной из таких бесед он, посмеиваясь, сообщил мне, что имел очередную беседу с преподобным Винченцо Джованьоли, главой московской иезуитской коллегии, коий этак тонко намекнул ему, что Святой престол рассматривает Русскую православную церковь как главную среди всех православных церквей, что бы там греки ни говорили по поводу старшинства православных патриархов. Вот только, посетовал иезуит, в отличие от католического мира, где все богослужебные книги и ритуалы приведены к единому канону, все православные церкви имеют разный канон. И это, пожалуй, служит единственным серьезным препятствием для того, чтобы Русская церковь заняла положенное ей место во главе всех православных церквей…

И меня будто прострелило! Так вот, значит, откуда растут ноги у нашего раскола?! Ну латиняне…

По-видимому, эти мои чувства явственно отразились на моем лице, поскольку Афиноген поспешил меня успокоить.

— Не страшись, государь, — патриарх поднял ладонь, — иезуиты нам о сем еще со времен Грозного царя и митрополита Филарета усиленно намекают. Но впустую. Незачем нам это.

— Незачем? — зло осклабился я. — А почему?

— Да зачем нам свои книги-то по греческим образцам переписывать? — слегка удивился Афиноген. — Греки-то уже давно под магометанами. Те многие их порядки поковеркали. Ежели и не особливым умыслом, так всем укладом жизни. Эвон греки ноне свои храмы в ямах, в земле выкопанных, строят. Потому как магометане запрещают возносить церковные купола выше своих мечетей. Вот и приходится изворачиваться. И в колокола бить, опять же османы не разрешают, так греки придумали в доски бить. Так нам что ж…

— Э-э, погоди, святейший, — прервал я патриарха, — а почему это нам надобно свои книги по их образцу переписывать? А не им по нашему?

Патриарх молчал. Похоже, такая идея ему в голову не приходила. Константинопольский Вселенский патриарх считался главным среди всех православных патриархов и соответственно Греческая церковь — старшей среди православных церквей. Поэтому мысль о том, чтобы греки каким-то образом согласились изменить свои книги по русским образцам, была для патриарха едва ли не крамольной.

— Нет, государь, — мотнул головой Афиноген. — Не согласятся греки на сие. Горды больно.

Я зло прищурился.

— То есть те деньги, кои Вселенский патриарх от моего престола получает, для них — тьфу? Они без них запросто обойтись способны и потому могут себе позволить артачиться сколько заблагорассудится?

Афиноген вздохнул.

— Прости, государь, но то ты недобро подумал. Нельзя нам так. Беда будет. Кого-то, возможно, даже и самого патриарха Константинопольского, ты к сему принудить сможешь, да только… буча большая пойдет. Как бы и не новый раскол. А рази ж нам сие надобно? Да еще ежели мы сами причиной сего раскола будем?

Я сразу и не понял, о каком расколе речь. Ведь вроде как не было его на Руси при мне-то? А потом вспомнил, что первый-то, еще именуемый Великим, раскол единой тогда христианской церкви произошел ажно в тысяча пятьдесят четвертом году от Рождества Христова. После него-то и появились католики…

— Ладно, — выдохнул я. — Понятно. Но задачу это не снимает. Давай думать, как нам греков в сем убедить. Ну ежели не полностью все свои книги по нашим образцам переписать, так баш на баш. Часть они — по нашим образцам, часть мы — по их. А потом соберем совместный Собор и утвердим. Ну или как-то еще…