Читать книгу "Измена в Кремле. Протоколы тайных соглашений Горбачева c американцами - Майкл Р. Бешлосс"

При перелете на север находившийся на борту самолета № 1 сын президента Джордж, ревностный республиканец, ликовал. Младший Буш видел в советском кризисе напоминание о том, что мир все еще является предательским местом и что опыт его отца в области внешней политики все еще имеет значение. Повстречавшись с репортером в хвостовом отсеке самолета, он спросил его: «Неужели вы думаете, что американцы повернутся теперь к демократам?»

Во вторник вечером американцы пришли к заключению, что, если советские военные планируют нападение на штаб-квартиру Ельцина, оно начнется перед рассветом. Передав свою вахту Гомперту, Хьюэтт пришел домой и сказал жене: «Если мы сможем пережить ночь без нападения, то все это может действительно очень скоро кончиться».

В Оперативной комнате Гомперт использовал и передачи телекомпании Си-эн-эн, и разведывательные сообщения для того, чтобы вести наблюдения за передвижением войск, танков и военных самолетов. Все свидетельствовало о том, что применение силы угрожает Прибалтийским странам, а также Ельцину. Действуя зловеще знакомым образом, советские войска захватили радио- и телевизионные станции в Литве и Эстонии. Гомперт отпечатал резкое заявление для возможного опубликования, если случится самое худшее. В нем будет объявлено о немедленном разрыве всех экономических связей с Советским Союзом и будет звучать призыв к советским солдатам не подчиняться своим командирам.

Но и утром в среду в Москве все еще не произошло нападения. Скоукрофт, находясь в Кеннебанкпорте, работал вместе с Гейтсом и Хьюэттом, находившимися в Вашингтоне: они подготавливали второй разговор Буша с Ельциным в 9 часов утра.

Все трое согласились с тем, что, пережив эту ночь, российский президент обрел огромное значение. Гейтс сказал: «Он теперь стал как никогда ключевой фигурой».

Однако, когда Буш переговорил с Ельциным, российский президент, кажется не был уверен, что кризис миновал. Русский Белый дом, сказал он, все еще окружен специальными войсками КГБ. По подсказке Скоукрофта, Буш снова спросил его о Моисееве и военных. Ельцин был настроен оптимистически, считая, что они все равно отступят.

Фактически путч превратился в фарс. В то утро Крючков и Язов примчались в аэропорт во Внуково за пределами Москвы, где к ним присоединился Анатолий Лукьянов, старый друг Горбачева, предавший его. Они захватили реактивный самолет Аэрофлота и вылетели в Крым, то ли чтобы вести переговоры с Горбачевым, то ли просить у него пощады, — это было не ясно. Как только они улетели, за ними последовала делегация во главе с вице-президентом Ельцина Александром Руцким. В Форосе Горбачев отказался принять первых посетителей. Когда из Москвы прибыла вторая группа, были арестованы шефы КГБ и Министерства обороны.

Возвратившись в Москву, сторонники Ельцина, сопровождаемые вооруженными людьми, устроили облаву на других заговорщиков. Они нашли Янаева в его кремлевском кабинете. Одним из тех, кто был послан с заданием арестовать Бориса Пуго, был Григорий Явлинский, который поспешил вернуться в Москву с Украины, чтобы помочь защитить русский Белый дом. Пуго, чтобы избежать ареста, застрелил жену, а затем застрелился сам…

Утром во вторник, после того как Роберт Страус был приведен к присяге как посол, он вылетел в Москву на борту небольшого военного реактивного самолета. В среду, в два часа дня по местному времени, Страус прибыл в аэропорт Шереметьево. На пути в центр города его бронированный «кадиллак» был остановлен почти на полчаса, чтобы пропустить колонну армейских грузовиков, выезжавших из города. В тот момент Страус понял, что путч закончился.

В это время новый комплекс зданий посольства США был почти недоступен, так как находился за баррикадами, возведенными для защиты находившегося поблизости русского Белого дома. Чтобы добраться до посольства, «кадиллак» Страуса должен был петлять по тротуарам и переулкам.

Когда новый посол прибыл в свой кабинет, ему сразу пришлось принимать первое политическое решение. Правительство Ельцина выделило самолет иностранным послам для встречи с Горбачевым в Форосе, и Страус тоже был приглашен вылететь вместе с ними. После своего долгого путешествия Страусу меньше всего хотелось очутиться на борту другого самолета, и особенно самолета Аэрофлота, да еще в середине кризиса. Вместо себя он послал Джеймса Коллинза, которому по прибытии в аэропорт сообщили, что Горбачев вскоре возвращается в Москву.

Утром в четверг в Кеннебанкпорте Буш приказал своим помощникам попытаться снова дозвониться до Горбачева. На этот раз, к удивлению Скоукрофта, советская телефонистка сказала: «Мы переключим вас в Крым». Когда вызов был принят, Буш кружил в ревущем катере «Фиделити» по гавани. Вызванный на берег, Буш пробежал в свою спальню и поднял телефонную трубку. Барбара стояла рядом в костюме для бега. Когда Горбачев поздоровался, Буш сказал: «Слава богу! Я рад слышать ваш голос… Надеюсь, Раиса пережила все это и теперь чувствует себя хорошо… Барбара и я переживаем за вас обоих».

Горбачев хвастался отвагой, проявленной в воскресенье: «Они попросили меня подать в отставку, а я отказался!» Он сказал, что расстроен своей изоляцией. «Моя личная охрана осталась мне верна, но они ничего не могли сделать, поскольку выхода отсюда не было. Даже путь по морю был заблокирован судами».

Горбачев сказал, что он только теперь узнает, что произошло в Москве: его связь с внешним миром была восстановлена всего час назад. Он сказал Бушу, что уже говорил с Ельциным, Кравчуком и Назарбаевым, которые все сыграли «полезную» роль в предыдущие несколько дней.

Он поблагодарил Буша за то, что он занял «принципиальную позицию» против путча, но характерно, что наибольшую заслугу Горбачев, как всегда, приписал себе. Успех путча, сказал он, был предотвращен всем, что он сделал за последние несколько лет: из-за новых взаимоотношений, которые он установил между центром и республиками, «такие действия не могли иметь успеха».

Он был воодушевлен своим возвращением к командованию и жаждал возвратиться в Москву. «Предстоит много сделать… Я должен буду принять некоторые жесткие решения». Он только что отдал приказ Моисееву «все привести в порядок».

Последнее замечание поразило Буша и других американцев, прослушавших этот разговор. Разве Ельцин не сказал, что Моисеев в лучшем случае сыграл двусмысленную роль в путче? Когда Буш опустил трубку телефона, Скоукрофт сказал, что Горбачева, «возможно, ждут некоторые сюрпризы, когда он приедет домой».

По возвращении в Москву Горбачев быстро превратил свой триумф в разгром. Он не побеспокоился сделать остановку в русском Белом доме и поблагодарить Ельцина за свое освобождение. Выступая перед представителями прессы, вместо того чтобы стать выразителем грандиозных перемен, только что происшедших в политической жизни Советского Союза, он всего лишь притворился, что последних девяноста шести часов вообще не было. Теперь, когда он вернулся на свой пост, он, кажется, подразумевал, что жизнь может вновь стать нормальной.

В то время, когда толпы на улицах размахивали российскими флагами и скандировали имя Ельцина, Горбачев заперся в Кремле и выступал с речами по телевидению. Он не понял, что граждане праздновали не его победу, а поражение путчистов, что он уже больше никогда не будет выступать как единственная фигура на политической платформе от демократов, которые сумели справиться с правыми силами.