Читать книгу "Жестокий континент - Кит Лоу"

Эта история, возможно, редкий и удивительный пример сочувствия врагам, если бы не то, что произошло дальше. Через три дня по информации, полученной от освобожденных немцев, в этот район нагрянули силы вермахта и начали прочесывать местность. Даровав пленным немцам жизнь, партизаны не способствовали делу международного коммунизма, а рисковали собственными жизнями. Больше они никогда не делали подобных ошибок: с того дня расстреливали всех пленных без сожаления.

Находясь в безопасности в XXI в., мы склонны представлять себе Вторую мировую войну как единый однозначный конфликт между союзниками, с одной стороны, и странами оси – с другой. В нашей коллективной памяти мотивы и приверженность каждой стороны прозрачны: нацисты и их приспешники воевали за власть в Европе, в то время как союзники сражались за «свободный мир». Война правых сил против неправых, проще говоря, борьба добра со злом.

Конечно, в жизни все гораздо сложнее. У итальянских партизан из этой истории были одновременно три причины воевать. Во-первых, изгнать немцев с полуострова. Во-вторых, разгромить фашистов, которые стояли у власти в стране с 1920-х гг. В-третьих, осуществить общественный переворот, который сметет правителей-капиталистов и их общественные институты и вернет власть простым итальянским рабочим и крестьянам. Поэтому, подобно партизанам Тито в соседней Югославии, итальянские партизаны вели параллельно три разных войны – национально-освободительную, гражданскую и классовую. Как показывает история, иногда партизанским отрядам было трудно решить, какая из этих трех войн важнее.

Схожие ситуации возникали по всей Европе и во время, и после Второй мировой войны. За основным конфликтом скрывались десятки других, более локальных войн, которые в каждых стране и регионе имели свои особенности и движущие силы. В некоторых случаях это были войны из-за классовых и других различий; в других – из-за расовой или национальной принадлежности. Этим альтернативным параллельным войнам в прошлом уделялось мало внимания, потому что они опрокидывают многие наши четкие представления о Второй мировой войне.

Я уже несколько раз упоминал, что наши воспоминания о войне зиждутся на мифах о национальном единстве. Здесь уместно объяснить, насколько хрупки эти мифы. Например, Франция ни в коей мере не объединилась ни во время, ни после войны. Физически расколотая на северные и юго-восточные провинции, освобожденные союзниками, центральные и юго-западные районы, которые освободили себя сами, и зоны на востоке и вдоль Атлантического побережья, временно находившиеся в немецкой оккупации, с политической точки зрения она была расколота на группировки, которые лишь хотели вернуть Франции ее довоенный статус, и группировки вроде коммунистов, желавшие совершить полноценную общественную революцию. Национальная армия Сопротивления – Forces Françaises de l’Interieur – была на скорую руку собрана из различных групп, которых объединяло взаимное желание изгнать Виши. Как только эта цель была достигнута, исчезла веская причина сохранять организацию, и разные составные части движения Сопротивления вскоре начали воевать между собой.

Главный внутренний конфликт во Франции был между левыми силами, особенно «Франтирёрами и партизанами» (ФТП), и правоцентристскими последователями де Голля. Но даже внутри этих группировок существовали враждующие фракции. Например, левые были расколоты на соперничающие группы – коммунисты против анархистов, сталинисты против троцкистов и т. д. – и часто обвиняли друг друга в шпионаже в пользу власти Виши. По сей день невозможно сказать, были ли некоторые люди, расстрелянные как информаторы, действительно агентами Виши либо являлись жертвами местной внутренней чистки, проведенной коммунистами. Испанские коммунисты, которые бежали во Францию в конце гражданской войны в Испании, по идее особенно жестоки в этом отношении. Согласно одному источнику, за последние три месяца 1944 г. были убиты около двухсот испанских беглецов от режима Франко – не по причинам, связанным с оккупацией, а потому, что сталинисты сочли освобождение удобным моментом избавиться от своих соперников-несталинистов.

Поэтому, несмотря на видимость единства в национальном масштабе, во Франции оно отсутствовало на всех уровнях. То же справедливо и в отношении Италии, где коалиция между партизанами-коммунистами и более умеренными антифашистами разрушилась, как только закончилась война. Равно как и в Греции, где различные группы Сопротивления яростно соперничали друг с другом с самого начала и даже заключали местные соглашения с немцами, чтобы сосредоточиться на своей внутренней войне. В Словакии восстание против вооруженных сил Германии в 1944 г. вызвало явно смешанный отклик у населения, которое не определилось в том, хочет ли оно идти вместе с Советами, нацистами или чехами или вообще против всех. Список можно продолжить.

Признание существования локальных войн внутри войны всегда вызывало споры, потому влекло за собой огромные последствия не только для историков, но и для мира в целом.

Во-первых, в наших рассказах и мифах о Второй мировой войне присутствует политический аспект. Если войну воспринимать упрощенно, как борьбу добра и зла, на то есть причина. Любое изменение во мнении также изменяет и наше восприятие самих себя, не только отнимая самые дорогие представления о том, кто прав, кто виноват, но и – к лучшему или к худшему – дает возможность бывшим «злодеям» реабилитировать себя. Неофашистские группы по всей Европе всегда оправдывали свои действия во время войны, утверждая, что они просто воевали с «более великим злом» – международным коммунизмом. После развала Советского Союза в начале 1990-х гг. их аргументы завоевывают все большую популярность и понимание.

Во-вторых, признание этих войн бросает вызов нашему пониманию Второй мировой войны. Если рассматривать международную войну с Германией всего лишь цепочкой общего конфликта, само собой разумеется, поражение Германии не обязательно означает прекращение боевых действий. Отнюдь – иногда отсутствие внешнего врага предоставляет местному населению возможность более эффективно сосредоточить свои усилия на истреблении друг друга. Мы увидели, насколько это справедливо в отношении регионов, где шли войны между разными этническими группами, и на более широком уровне всеевропейской войны между правыми и левыми.

В последующих главах я обрисую в общих чертах некоторые самые ожесточенные эпизоды послевоенной истории, на самом деле совсем не «послевоенные». Некоторые из них были просто продолжением политической борьбы, зародившейся во время Второй мировой войны и резко обострившейся. Прочие явились кульминацией внутренних конфликтов, которые медленно тлели десятилетиями, продолжая тлеть и после окончания войны.

В каждом случае, по крайней мере в какой-то степени, исход был предрешен. Как только Черчилль, Рузвельт и Сталин в Москве, Ялте и Потсдаме широкими мазками обозначили сферы своего влияния, ни одна из держав «Большой тройки» больше не собиралась терпеть серьезных отклонений от политического строя, который они сами представляли. Настала эра сверхдержав, и местные политические различия заняли второстепенное место после политики сверхдержав. Гражданские войны в отдельных странах явились выражением нового, охватившего континент противоборства сил коммунизма, поддерживаемых СССР, и сил капитализма, поддерживаемых США. Тех идеалистов, которые искренне надеялись, что «свободным народам» будет позволено «определять собственную судьбу по-своему», ожидало жестокое разочарование.