Читать книгу "Во власти бури - Данелла Хармон"

С этими словами Ариадна взяла его лицо в ладони и поцеловала в губы. Длинные черные ресницы опустились на загорелые щеки, и на миг это зрелище заставило ее забыть обо всем, но потом она вновь отдалась поцелую.

Колин ответил, сначала нерешительно, потом со все большей жадностью и нетерпением. Постепенно пришло осознание, что ничего не потеряно, что Ариадна по-прежнему с ним, в его объятиях… что, может быть, теперь все будет лучше, гораздо лучше, чем прежде. Рука сама собой скользнула под пышный подол платья, чтобы коснуться горячей кожи ее бедра.

Ариадна зарылась пальцами в его шелковистые волосы.

Девушка опустила руку и медленно откинулась на спину.

Сено тихонько зашуршало, отдавая свой густой аромат — запах лета и солнца.

— Я хочу, чтобы ты любил меня, Колин…

— Значит ли это, что я не отвергнут? — улыбнулся он.

— Наивный глупец! — прошептала Ариадна.

Колин прилег рядом, и она зарылась лицом в его черные, как полночь, волосы. Улыбка Колина стала шире. Он уже готов был отпустить насмешливое замечание насчет внимания, которым брюнеты пользуются у женщин, но тут от дверей послышался громкий кашель. Оба затихли, прислушиваясь. Пару минут спустя приблизились энергичные шаги.

— Что будем делать? — спросила Ариадна.

Колин зажал ей рот поцелуем, и она забыла, о чем спросила, ощущая лишь движение его руки вдоль спины и бедра. Потом подол платья пополз вверх. Сухая травинка уколола колено, и девушка едва удержалась от возгласа.

— Хороший сегодня день, милорд!

Ариадна пошевелилась, зашуршав сеном. Колин рывком подвинул ее на себя. Все стихло.

— Да, неплохой, — последовал ответ Тристана.

— Его милость граф велел как следует размять Черного Патрика. Да. Вот за этим я здесь. Оно ведь как? Если лошадь застоится, что с нее взять?

— Да уж нечего, — не без иронии заметил Тристан.

Ариадна зажала рот ладонью, чтобы не расхохотаться. К тому же она чувствовала, что подол задран уже до самой талии, потому что солнце грело голые ягодицы.

— Хорошо бы Тристан тоже ушел, — прошептала она на ухо Колину. — Иначе он услышит…

— Если мы будем вести себя тихо, то не услышит.

— А разве это возможно?

— Если постараться. Я-то точно смогу, а вот ты… — Рука скользнула по ягодице вниз, между ног.

У девушки вырвался тихий стон.

— Вот-вот, я как раз об этом! — укоризненно произнес Колин.

Ариадна боком сползла с сена и потянулась к застежке его брюк. Внизу открылись двери, грум вошел в стойло Черного Патрика и начал седлать его. Жеребец заржал, ему ответило воинственное ржание Шареба. Чужое присутствие не только не остудило их пыл, но, наоборот, распалило.

— Как тут твердо!

— Даже чересчур. Боюсь, слишком долгое воздержание мне не на пользу.

— Так за чем же дело стало, доктор? Приступим к лечению!

Колин беззвучно засмеялся, но умолк, когда рука Ариадны принялась поглаживать его. Интимная ласка была медленной, почти мучительной, он не удержался от стона, и девушка быстро закрыла ему рот губами.

— Боже мой!

— Тише, Колин!

Ласка продолжалась, и наконец, не в силах выносить эту сладкую пытку, Колин прижался лицом к груди Ариадны и начал тихо стонать.

Внизу на конюшне Черного Патрика вывели из стойла, и копыта зацокали к выходу.

— Это тебе наказание за то, что долго молчал о своем прошлом, — прошептала Ариадна и хихикнула.

— Тогда я никогда тебе больше ничего не расскажу, — сквозь зубы произнес Колин, и губы его дрогнули в улыбке, больше похожей на гримасу.

Девушка наклонилась поцеловать его повлажневший лоб, длинные ресницы и, наконец, губы. Рука легла ей на колено, двинулась вверх, к развилке ног, легла на треугольник волос цвета корицы и зарылась в него.

— Колин!

— Мера за меру, моя прекрасная леди… — начал он. — Черт возьми, если ты не перестанешь, это плохо кончится!

— Я хочу, чтобы ты любил меня, Колин, прямо здесь и сейчас!

Поскольку слишком велика была возможность, что их застанут, нельзя было терять время. Без дальнейших слов Колин повернул Ариадну на спину и раздвинул ей ноги, не заботясь о юбках, подмятых тяжестью тела. Она смотрела на него снизу вверх, прекрасная в этот миг со своим раскрасневшимся лицом и томлением в глазах, с растрепавшейся прической. Она казалась воплощением страсти, воплощением желания.

Колин вдруг почувствовал, что не может больше ждать.

Нетерпеливым толчком он оказался внутри, едва удержав счастливый возглас. Ариадна выгнулась навстречу, обвивая руками его шею. Ее тихие стоны и вздохи, ее прикосновения, ее движения под ним — все это было так знакомо!

Жажда, что нарастала в нем в эти одинокие дни, теперь владела им беспощадно, и хотя он всеми силами старался отсрочить разрядку, продлить наслаждение как можно дольше, он знал, что не сумеет. Он слишком долго ждал.

И все же, еще до мгновения величайшего наслаждения, Колин успел услышать счастливый крик Ариадны и уловить ее содрогания…

Когда он очнулся и сумел приподняться на руках, то первым делом склонился к самому уху Ариадны.

— Миледи!

— Да, милорд?

— Прежде чем мы расстанемся, один вопрос.

— Я слушаю.

— Ты выйдешь за меня замуж?

Глава 24

Наступила полночь.

До забега оставались считанные часы. Рано утром солнце поднимется над морской гладью, высушит росу на траве, а чуть позже осияет своим светом толпу вдоль трассы забега. Сколько ставок будет сделано, сколько пари заключено!

А пока все в Норфолке спали, все, кроме Клива Максвелла. Тот в задумчивости сидел в своей библиотеке с раскрытой книгой на коленях.

Послышался стук в дверь.

— Можно, — бросил он.

Тяжелая дверь с легким скрипом отворилась. На пороге появилась повариха, сжимая в мясистой руке седельную сумку, местами испачканную в муке. Вид у нее был такой сонный, что, казалось, она сейчас уснет стоя.

— Вот, милорд, все как вы приказали. Все свеженькое! — Толстуха ослабила ремешок, поднесла сумку к носу и громко принюхалась. — Ох и запах! Пирожки с черной смородиной особенно удались, да и яблочный пирог тоже неплох. Здесь столько, что хватит лошадь накормить… Ох ты, проклятый мой язык! Прошу прощения, милорд. Я хотела сказать, что хватит на всех ваших друзей, как вы изволили выразиться.

— Ха-ха… — холодно рассмеялся Максвелл и сделал знак, что не сердится.

Если бы она знала только!