Читать книгу "Тайный дневник Марии-Антуанетты - Кароли Эриксон"

– Этого не может быть! – воскликнула я, когда до меня дошел смысл сказанного. – Король все равно остается королем!

– Короля больше нет! Король низложен! – выкрикнул в ответ посыльный, и голос его потонул в возобновившемся перезвоне колоколов и грохоте барабанов.

К какофонии звуков присоединился треск и грохот праздничного фейерверка.

Новости вызвали во дворце такую панику и беспорядочную суету, что мне только и оставалось, что успокаивать себя мыслями о том, что с детьми все в порядке и с ними Людовик, который сидел с открытым ртом, не в силах прийти в себя после услышанного.

Почувствовав, что всем нам грозит нешуточная опасность, придворные и слуги, еще остававшиеся во дворце, совсем потеряли от страха головы и стали спасаться бегством. Люди выпрыгивали из окон, бежали через парк и таяли в темноте, бросив нас на произвол судьбы. Командир национальных гвардейцев, офицер по имени Мандат, задержался на некоторое время с нами, а вместе с ним и еще один верный друг, государственный прокурор. Но вскоре Мандата вызвала к себе Коммуна, а потом мы узнали, что как только он вышел из дворца, его арестовали, и обезумевшая толпа разорвала его на части. Когда об этом стадо известно во дворце, панике поддались даже те, кто еще сохранял нам верность, и в коридоре за дверями караульной комнаты я услышала топот ног, который постепенно замер вдали.

К этому времени уже почти рассвело, и нам предстояло решить, что делать дальше. Оставаться ли во дворце и рисковать навлечь на себя гнев Коммуны, которая уже объявила Людовика низложенным и могла отдать приказ о нашем аресте, или же укрыться в здании, в котором заседали депутаты Законодательной Ассамблеи, как советовал нам государственный прокурор?

– Если мы уйдем отсюда, – заявила я Людовику, – это будет выглядеть так, словно мы признаем Коммуну и готовы сдаться на ее милость. Что же касается меня, то я скорее соглашусь умереть, чем покину Тюильри.

Людовик, разрываясь между желанием последовать благоразумному, но трусливому совету прокурора, и моим намерением остаться и отстаивать свою честь, никак не мог принять решение. Впрочем, он попросил всех оставшихся придворных и слуг покинуть дворец, не желая, чтобы они пострадали ни за что. Он заявил, что с нами должны остаться только солдаты Национальной гвардии и рота швейцарских наемников в составе девяти сотен человек, прибывшая в Париж из казарм в Курбевуа и Рейде.

Прокурор умолял нас подумать о детях и отправить их с мадам де Турсель в зал Ассамблеи. Я уже готова была уступить его настойчивым просьбам, когда лейтенант де ля Тур, стоявший в дверях комнаты, шагнул вперед.

– Прежде чем вы примете какое-либо решение, ваше величество, – обратился он к Людовику, – я хотел бы представить ваших верных слуг и телохранителей, рыцарей «Золотого кинжала».

Он отступил в сторону, чтобы дать возможность войти в комнату группе мужчин, у каждого из которых на поясе висел символ братства – сверкающий золотой кинжал.

Странное они являли собой сборище. Здесь были и пожилые мужчины, хотя и крепкие на вид, и совсем еще молодые, не старше пятнадцати-шестнадцати лет. Судя по их одежде, от поношенной до щегольски элегантной, они различались и по своему доходу, и по положению в обществе. Объединяло их одно – все они держались с достоинством и уверенностью людей благородного происхождения. Они являли собой старую Францию, ту самую, в которую я приехала совсем еще девочкой после того, как вышла замуж за Людовика. И теперь они принесли клятву защищать монарха своего королевства, которому угрожала смертельная опасность.

Мужчины, пожилые и юные, по очереди преклоняли колени перед Людовиком, целовали его протянутую руку и произносили его имя, за которым следовала клятва:

– До последней капли крови!

Они сменяли друг друга, и парад воинов-побратимов продолжался, а в ушах у нас звучал топот ног разбегающихся слуг, из города доносились крики возбужденной толпы и торопливая поступь марширующих отрядов.

В комнату ворвался посыльный, прервав импровизированную церемонию.

– Коммунары перешли мост Сен-Мишель! – выкрикнул он. – Национальная гвардия не стала стрелять в них! Они идут сюда!

Людовик выпрямился во весь рост и простер руки, словно давая благословение собравшимся.

– Благодарю вас, благородные рыцари. Я вверяю себя вашему покровительству и защите моих солдат, а потому остаюсь.

– Все по местам! – вскричал лейтенант де ля Тур, и почти все дворяне выбежали вон, скорее всего, чтобы присоединиться к Национальной гвардии и швейцарским наемникам.

В комнате осталось не более дюжины человек, чтобы исполнять обязанности наших телохранителей.

В это мгновение я гордилась своим супругом. В нем взыграла кровь Бурбонов, придав ему храбрости, и он проявил характер. Но его слова заглушили первые выстрелы, прозвучавшие вдалеке, и я заметила, как лицо его исказилось от страха.

Я выглянула в окно и увидела, как швейцарские гвардейцы, одетые в красные мундиры, заряжают пушку и выстраиваются в боевой порядок за толстыми стенами дворца.

Мне показалось, что прошло совсем немного времени, и пушка начала стрелять. Сквозь грязно-желтый пороховой дым я разглядела фигурки парижан, выскочивших на Карусельную площадь прямо напротив главного входа во дворец. Они держали в руках длинные острые копья, а на головах у них были надеты фригийские колпаки. Среди леса копий колыхались огромные шелковые знамена с полосами красного, белого и синего цветов – символы революции.

– Пожалуйста, отойдите от окна, ваше величество.

И лейтенант де ля Тур вежливо, но решительно отвел меня в дальний конец комнаты, где у стены стоял Людовик, прижимая к себе детей. Рядом с ним испуганно замерли Шамбертен и мадам де Турсель.

Это были последние четкие воспоминания, оставшиеся у меня от той ночи, прежде чем во дворце разразился ад кромешный: Людовик, обнимающий детей, прижимающийся спиной к стене, с печатью страха на лице.

Спустя мгновение начался обстрел дворца из пушек.

Все окна в комнате, в которой мы находились, разлетелись вдребезги. От ужасного грохота Муслин испуганно закричала. Повсюду валялись осколки разбитого стекла, пол и стены были забрызганы кровью, и я поняла, что лейтенант спас мне жизнь, заставив отойти от окна.

В сопровождении нескольких рыцарей и охранников мы выбежали в коридор, в котором укрывались от обстрела слуги и чиновники, не зная, где еще спрятаться. Мы бежали длинными коридорами, пробираясь сквозь столпотворение солдат и наших слуг, которые в отчаянии метались взад и вперед, в надежде избежать кровавой бойни, разворачивающейся во внутреннем дворе. До нас долетали звуки разлетающихся окон, и тут пол под ногами вздрогнул и заходил ходуном – это ядра ударили в стены дворца. Снизу раздавалось испуганное ржание лошадей и крики раненых, в воздухе стоял резкий запах сгоревшего пороха. Из-за дыма в горле у меня пересохло, но я не могла остановиться, чтобы напиться или помочь Людовику, который бежал медленно и неуклюже, или тем, кто протягивал руки, моля о помощи.