Читать книгу "Крым - Александр Проханов"

– Тебя Господь услышал. Жди встречи с Господом. – Отец Матвей сложил щепотью три пальца и больно, четыре раза, ударил Лемехова в темя.

– Батюшка, прими мою исповедь! – Анюта, круглая, на тонких ногах, обращала к священнику бледное, в веснушках лицо, на котором умоляюще сияли серые большие глаза. – Прими мой грех, батюшка!

– Ступай прочь! – притопнул на нее босыми ногами священник. – Увязалась с нами, теперь с тобой майся! О таких, как ты, Господь сказал: «Горе беременным и питающим сосцами в те дни»! Ни тебя, ни твоего блядина сына Господь не примет, и ты сгоришь, как сорная трава.

Анюта тихо ахнула, заплакала и ушла в глубь пещеры, опустилась на тощий матрас.

Отец Матвей, отвергнувший гневно Анюту, блистал очами, обращаясь к пастве, напоминавшей больших белых птиц.

– Сия Богом зданная пещера приняла нас в свою обитель, чтобы сберечь нашу очищенную преображенную плоть от пожара и, минуя смерть, открыть перед нами врата жизни вечной. Когда осыплются стрелки сиих часов, как осыпаются листья с древа земной жизни, – он указал на часы. Перед ними пылали свечи. Бежала секундная стрелка, как крохотная секира, отрезая последние ломтики времени, оставшиеся до скончания века, – когда сгорят небо и земля и Господь во славе своей явит свой дивный лик, на месте сей пещеры будет воздвигнут дворец и расцветет райский сад. Станет сей дворец обителью святого Государя Императора со всем его святым семейством, которому мы станем служить, вкушая от служения райское блаженство. – Отец Матвей восхищенно воздел руки, касаясь свода пещеры, будто поддерживал готовое рухнуть мироздание. Глаза его переливались лучами, как у ясновидца. – Ты, Федор, будешь садовником в царском саду. И розы, и лилии, и дивные хризантемы суть святые добродетели, просиявшие в райских цветниках у царя. Ты, Семен Семеныч, будешь пастырь всех овец, оленей и ланей, всех кротких львов и тигров, всех певчих птиц и речных и озерных рыб, которые станут смотреть из своих лесов и полей, из лазурных вод человечьими лицами и славить царя. Ты, Виктор, воин Христов, будешь стоять у царского трона, и вместо меча в твоих руках будет золотая чаша с виноградным вином, которое ты станешь подносить царю. Ты, Егорушка, будешь у царя скороходом и вестником, он станет посылать тебя в разные пределы рая, и ты будешь перемещаться со скоростью царской мысли. Ты, Ирина, будешь служить императрице, подавать ей золотые и серебряные наряды, жемчужные ожерелья и брильянтовые кольца. Ты, Елена, будешь ухаживать за царевнами и расчесывать золотым гребнем их шелковистые волосы. А ты, немой, раб Божий, будешь приставлен к царевичу, и вы вместе с ним станете читать вслух священные книги и петь на два голоса в церковном хоре. Я же, раб Божий Матвей…

Его речь прервал истошный вопль, раздавшийся из глубины пещеры.

– А-а-а! – рвалась звериная боль и ужас. – А-а-а!

Женщины кинулись туда, где лежала на матрасе Анюта. Мужчины, еще недавно околдованные мечтаниями отца Матвея, оторопело смотрели.

– Никак рожает, – произнес Семен Семеныч.

– Как ей тут, под землей родить? – неизвестно кого спросил Федор.

– На беду взяли блудницу! Все ты, Семен Семеныч: возьмем да возьмем! Что говорил Господь? «Горе беременным и питающим сосцами в те дни»! Вот и уготовил Господь блуднице страшную муку.

Крики то раздавались, словно Анюта терпела страшную пытку, то обрывались, и казалось, что она умерла. Ирина и Елена наклонились над ней. Слышались их причитания:

– Кричи громче, полегчает!

– Тужься, тужься, он и пойдет!

Лемехов, под эти причитания и вопли, вдруг постиг, что значат слова Иисуса, на которые ссылался отец Матвей: «Горе беременным и питающим сосцами». Земному бытию был положен предел, и оно было обречено на испепеление, но жизнь не желала с этим смириться, стремилась себя продлить. Рвалась сквозь запрет и смерть осуществить себя так, как ее задумал Господь при Сотворении мира. Там, на грязном матрасе, кричала эта обреченная жизнь, желая перескочить через смертельную черту.

– Ну, чего стоишь! Неси воды! – прикрикнула на Лемехова Ирина. Тот пошел торопливо и принес ведро, полное воды, поставил подле матраса. И пока ставил, успел увидеть лицо Анюты, похожее на страшную маску, черную дыру рта с блеском зубов, ходящие ходуном скулы, глаза, полные черных слез. Увидел ее раздвинутые ноги, которые удерживала Ирина, и в разъятом лоне что-то темное, липкое, похожее на шляпку гриба. Поспешно отошел, страшась зрелища судного часа.

Вход в пещеру потемнел, из него ушло солнце. В нем копилась вечерняя синева. Часы, озаренные свечами, продолжали тихо шуршать, приближая момент, когда в полночь на эмалевом циферблате сольются три стрелки, – часовая, минутная и секундная, – и наступит конец света.

Отец Матвей и другие мужчины, стоя на коленях, молились, похожие на белые изваяния. Лемехов опустился рядом. За его спиной, в глубине пещеры, раздался утробный вой, словно стенала сама земля.

Настала тишина, и в этой тишине послышался писк ребенка. И от этого писка у Лемехова случилось бурное сердцебиение. Словно и его собственная жизнь не хотела покидать этот мир, стремилась удержаться среди этого мира – синего прогала пещеры, пылавших свечей, обильно текущего воска и мимолетного воспоминания о маме, которая перед зеркалом разглаживает ворот синего платья. Значит, пережитые им несчастья испепелили не все его существо. Значит, осталось в нем нечто, избежавшее адских огней. И на обгоревшем стволе сохранилось несколько живых почек.

Это открытие поразило его. Он слышал рокочущий бас молящегося Федора, звяканье ведра, писк ребенка.

– Умерла, нет, Анюта? – прерывая молитву, спросил Семен Семеныч.

– Господь отсек ее от малого стада, – сказал отец Матвей. – Сжег ее блудную плоть.

– А ребенок? – жалобно спросил Семен Семеныч.

– Господь и ему место укажет.

За спиной, в глубине пещеры, раздался жалобный стон Анюты, писк ребенка, голоса Елены и Ирины, похожие на хлопотливое куриное кудахтанье.

Вход в пещеру померк, снаружи наступала ночь. Часы, озаренные свечами, сияли эмалевым циферблатом, на котором трепетала секундная стрелка. Две другие медленно сближались, указывая последний час перед скончанием мира.

Все стояли перед часами на коленях и молились. Отец Матвей страстно, взывающе озирал циферблат, словно первым хотел увидеть проступающий лик Господень. У Федора торчком стояла смоляная борода, и на коричневой шее гулял кадык. Егорушка испуганно и восхищенно шептал, и в его серых глазах стояли слезы.

Лемехов чувствовал, как между минутной и часовой стрелкой возникало страшное напряжение, уплотнялся мир, сжималась материя, и это сжатие приближало взрыв. Он ждал, когда темнеющий вход в пещеру слабо озарится, в нем полыхнет свет, превратится в слепящую плазму, и жуткий грохот сотрясет мир. Станет светло как днем. По всему горизонту поднимутся грибы, похожие на голубые поганки. Небо испятнают разрывы. Загорятся леса и травы. Запляшет зарево гибнущих городов. Вскипят океаны, и в кипящем рассоле станут всплывать сваренные киты.