Читать книгу "Лучшее лето в ее жизни - Лея Любомирская"

Мама всегда что-то моет и чистит, ты пытаешься представить ее себе без передника, без белого платка на голове, без желтых с огромным раструбом перчаток из толстой резины, но у тебя ничего не получается. У тебя просто нет воображения, фыркает Каролина. Можно подумать, у тебя его тыща, сердишься ты. Ты не знаешь, что такое воображение, но ведь и Каролина тоже не знает, она просто услышала у кого-то и повторяет, как попугай. Я-то знаю, говорит Каролина и рисует маме желтые кудряшки и корону, а тебе не скажу. Нет, не знаешь, говоришь ты и дергаешь Каролину за волосы, потому что ты дура и воображение твое дурак. Каролина вцепляется ногтями тебе в руку и царапает почти до крови, пока ты черным карандашом жирно замалевываешь корону на рисунке, и вы уже опять деретесь, мама, скажи ей, нет, мама, ты ей скажи, это она первая начала, она всегда первая начинает, и мама стоит у двери и смотрит на вас с расстроенным видом и вытирает о передник руки в перчатках, ну хорошо, хорошо, я скажу, скажу, она больше не будет, правда.

Прямо не знаю, что делать, говорит мама. Она пьет чай на веранде за столом, напротив нее в кресле сидит Ана, тетя Ана, мамина младшая сестра, сверху, из окна детской, видны только длинные ноги в белых брюках и белых сандалиях. Ногти на ногах выкрашены красным лаком, когда я вырасту, я тоже так хочу, думаешь ты. Не знаю, что делать, повторяет мама, мне ее ужасно жалко, ей тут совсем не с кем играть, она себе уже сестру придумала, только все время с ней дерется, ты представляешь, бедная девочка. Ана что-то говорит, но тебе не слышно, хотя ты легла животом на подоконник и изо всех сил высунулась из окна. Что ты сказала, переспрашивает мама. Еще чаю, говорит Ана, теперь ты ее слышишь, как будто неожиданно включили звук, ты не могла бы мне налить еще чаю? Конечно, конечно, мама вскакивает из-за стола и уходит в дом, почему она не снимет перчатки, сердито спрашиваешь ты, уронит же чашку. Каролина пожимает плечами и молчит. Она лежит животом на подоконнике рядом с тобой и тоже смотрит на Анины ноги в белых брюках.

Нет, не лучше, говорит Ана кому-то, встает с кресла и начинает ходить по веранде. Из окна детской видна ее темноволосая голова, длинные гладкие волосы закрывают лопатки, Ана разговаривает по телефону, встряхивает головой, но волосы не шевелятся, как будто нарисованные. А я тебя предупреждала, говорит Ана, и по голосу слышно, что она сердится, нет, я говорила, что будет только хуже, ты ее сколько времени не видела, а я постоянно езжу, ты знаешь, что она опять все время что-то моет и трет, я удивляюсь, что еще не протерла стены до дыр, и еще придумала себе дочку и говорит о ней без конца, и трет-трет-трет тряпкой, и говорит-говорит-говорит, нет, я не нервничаю, я не нервничаю, я просто злюсь, если бы не твои дурацкие идеи, мы бы давно уже отвезли ее к врачу, ей нужна профессиональная помощь, а не покой, я тебе сто раз это говорила, ты просто ответственности боишься.

Ты слышала, спрашиваешь ты у Каролины, тшшш, говорит Каролина, не мешай. Приезжай, командует Ана в телефон, прямо сейчас и приезжай, вдвоем с тобой мы ее уговорим, я сейчас позвоню моему психиатру, он мне рассказывал про одну клинику.

Ты чувствуешь, что тебе становится горячо дышать, как в прошлый раз в ванной, когда Каролина включила кипяток и напустила полную ванную пара. Ты дура, кричишь ты Каролине, хватая ртом воздух, ты дура, дура, дура, кого ты придумала, ты слышала, ее сейчас увезут, маму сейчас увезут, а как же мы, кого ты нам придумала, дура, немедленно думай ее обратно, ты слышишь, немедленно. Ты стянула Каролину с подоконника, ухватила ее за плечи и трясешь ее изо всех сил, а Каролина даже не отбивается, только пытается оторвать от себя твои руки и что-то приговаривает сквозь слезы, но ты нарочно кричишь громко, чтобы не слышать, потому что знаешь, что она говорит: я не могу придумать обратно, я не могу придумать обратно, я не могу придумать обратно.

Потом ты прекращаешь трясти Каролину и обнимаешь ее руками и всем телом, вцепляешься в нее, как обезьянка, ты видела на картинке, и наконец начинаешь плакать, и Каролина вцепляется в тебя тоже, и вы плачете хором, Каролина басом, ты чуть потоньше, с подвываниями.

Ана, Ана, ты где, у тебя все в порядке, Ана, ты в клинику сама позвонишь или хочешь, чтобы я, Ана, скажи уже что-нибудь, мне выезжать или нет. Ана держит телефон в руке, но не отвечает, только открывает и закрывает рот, как будто кто-то сзади дергает ее за ниточки. О господи, Ана, говорит мама, их две, их действительно две, как же я раньше не замечала, и то снимает, то надевает желтые перчатки, а руки у нее белые-белые, и ногти накрашены красным лаком. Когда я вырасту, я тоже так хочу, говоришь ты Каролине, все еще всхлипывая, и Каролина сквозь слезы кивает тебе: да, да, да.

Принцессы и драконы

Развод

Ты понимаешь, я переросла эти отношения. Это трудно объяснить, я так чувствую, вот просто чувствую, понимаешь. Я устала, у меня больше нет сил, мне так тяжко, так муторно. И не говори мне про авитаминоз, это прошлой весной был авитаминоз, кожа шелушилась, и волосы стали никакие, но вот этой тоски, этой тяжести не было. И потом… ты ведь тоже от меня устал, только ты не признаешься, но я же вижу, я же не слепая. Конечно, ты занят, я понимаю, но ты же и раньше бывал занят и все равно вырывался как-то, а сейчас тебя дома не бывает вообще, пришел, умылся и спать, даже не ужинаешь… Конечно, я в последнее время особенно и не готовлю, но, в общем, и смысла нет, ты же все равно не ешь. Но обидно, правда. Поначалу-то мы вместе готовили, помнишь, ты как-то ягненка притащил и учил меня его разделывать и жарить? Помнишь, как мы смеялись, я никогда в жизни так не смеялась, а сейчас ты злой стал, нервный, с тобой не посмеешься, вообще чуть скажешь тебе слово поперек – ты сразу раздражаешься, дым из ноздрей…

Дракон на полу ворочается и всхрапывает, и Принцесса испуганно замолкает. Потом осторожно гладит кончик кожистого крыла маленькой, не очень чистой ручкой с обкусанными ногтями.

Понимаешь, тихонько говорит она, тут ведь еще вот что… я вдруг поняла, что ты меня не уважаешь. Я ведь человек, личность, не абы кто. Творческая личность, заметь. Я мемуары написала. А знаешь, как я углем рисую? А для тебя я как была, так и осталась обычной комнатной принцессой. Вот рыцарь – тот другой. Я ему дала первую главу почитать, так он плакал, представляешь? А ты разве заплачешь? Рыцарь уже и издательство нашел, и обложку, сказал, оплатит – сафьяновую, с драгоценными камнями, не какой-нибудь карманный формат на газетной бумаге. А иллюстрации я сама нарисую. Углем. Только ты не сердись на меня, ладно?

Снаружи раздается приглушенный свист. Принцесса еще раз гладит кожистое крыло и, крадучись, выходит из пещеры. Рыцарь уже спешился, его горбоносая лузитанская кобыла меланхолично объедает зеленый кустик.

– Ну что? – гулким шепотом спрашивает Рыцарь, не поднимая забрала. – Поговорила?

– Поговорила, – кивает Принцесса и тяжело вздыхает.

– Отпустил?

Принцесса отрицательно качает головой и всхлипывает. Рыцарь откидывает забрало. Лицо у него юное и растерянное, очки в тонкой золотой оправе слегка перекосились.