Читать книгу "Ночной портье - Ирвин Шоу"

На берегу я снял плавки и вытерся докрасна. В этот час пляж был безлюден, так что моя нагота никого не могла шокировать.

Потом дома, приготовляя себе на кухне завтрак, я включил радио, чтобы послушать утренние новости. В Вашингтоне предполагали, что президента Никсона заставят уйти в отставку. Сидя за кухонным столом, я пил апельсиновый сок, не торопясь ел яичницу с грудинкой и гренки с кофе и раздумывал о том, какой чудесный вкус у завтрака, который сам себе готовишь солнечным утром.

За год с небольшим, что мы были женаты, я ощутил в себе склонность к домашним делам. И часто, особенно когда Эвелин приходила домой усталая с работы, готовил ужин для нас обоих. Но я заставил ее поклясться, что ни одна душа на свете, и прежде всего Фабиан, никогда не узнает об этом.

В последние три недели Фабиан обретался недалеко от нас, в Истхэмптоне, помогая мне создавать там наше предприятие.

Дело в том, что в начале года Фабиан побывал в Риме, разыскал Анжело Квина и подписал с ним договор на все его картины, которые тот написал или напишет. Такой же договор он заключил и с другим художником, чьи литографии купил в Цюрихе. Затем Фабиан неожиданно приехал к нам в Сэг-Харбор с предложением, которое показалось мне просто нелепым, но, к моему удивлению, было поддержано Эвелин. Заключалось оно в том, чтобы открыть выставку картин в окрестностях Истхэмптона, поручив мне руководство.

— Вы все равно сейчас ничего не делаете, — сказал Фабиан, — так почему бы вам не заняться этим? А я всегда помогу, если понадобится. Многому вам придется подучиться, но вы доказали свой художественный вкус, открыв художника Квина.

— Я купил для подарка две его картины, но вовсе не собираюсь стать знатоком живописи.

— Скажите, Дуглас, втягивал ли я вас в убыточные дела? — настаивал Фабиан.

— Нет, этого еще не бывало, — признал я. Среди всех его успешных спекуляций золотом, сахаром, вином, канадским цинком и свинцом было приобретение земельного участка в Гштааде (к Рождеству там закончат постройку коттеджей, и все квартиры уже заранее сданы внаем), а также финансирование съемок порнофильма «Спящий принц», который семь месяцев делал полные сборы в Нью-Йорке, Чикаго, Далласе и Лос-Анджелесе, сопровождаемый проклятиями в церковных изданиях. Наши имена, к счастью, никак не были связаны с этой кинокартиной, за исключением чеков, которые нам ежемесячно выписывали. Они поступали прямо в Цюрих, и мои банковские счета (открытый и закрытый) становились с каждым днем все более и более внушительными.

— Нет, — повторил я, — жаловаться на вас не приходится.

— Ведь этот район по-своему богат, — продолжал Фабиан. — В нем деньги, картошка и художники. Вы сможете устраивать тут пять выставок в год из одних произведений местных художников и не исчерпаете всех возможностей. Люди здесь интересуются искусством, и у них есть средства, чтобы покупать. Обстановка такая же, как, скажем, на модном курорте. Тут можно продать картину за двойную цену против Нью-Йорка, где она будет висеть и пылиться. Это, конечно, не значит, что мы ограничимся лишь одним этим местом. Начнем пока скромно, чтоб увидеть, как пойдет. А потом разведаем возможности, скажем, Палм-Бич, Хьюстона, Беверли-Хиллз и даже Нью-Йорка… Вы не против того, чтобы провести месяц-другой в Палм-Бич? — спросил Фабиан у Эвелин.

— Нет, нисколько, — ответила она.

— Более того, Дуглас, значительную часть ваших доходов будут отнимать налоговые ищейки. Вы же мечтали жить в Штатах, так извольте платить налоги. Зато станете спокойно спать по ночам — все будут знать законные источники ваших заработков. И будете иметь официальный повод для путешествий по Европе. Вы же теперь признанный первооткрыватель талантов. А будучи в Европе, сможете наведываться в банки и снимать со своих счетов кое-какие деньжата. Но, главное, вы сможете наконец сделать кое-что и для меня.

— Наконец, — подчеркнул я.

— Я вовсе не рассчитываю на благодарность, — обиженно поправился Фабиан. — Просто люди должны вести себя по-человечески.

— Слушай внимательно, — погрозила мне Эвелин. — Майлс говорит дельные вещи.

— Спасибо, моя милая, — любезно поклонился Фабиан. Потом вновь обратился ко мне: — Вы не станете возражать против взаимовыгодного проекта, который мне очень дорог?

— Нет, конечно.

— Тогда позвольте развить мою мысль. Вы меня знаете. Вы достаточно походили со мной по музеям и выставочным залам, чтобы убедиться, что я кое-что понимаю в искусстве. И в художниках. И вовсе не в смысле стоимости работ. Я люблю художников. Я бы сам мечтал стать художником. Но, увы, не всякому дано… Но я бы мог больше общаться с ними, помогать им, открывать новые имена…

Возможно, он был даже не полностью искренен и немного преувеличивал. Когда Фабиан так увлекался, он сам переставал отличать правду от вымысла.

— Анжело Квин, — прекрасный художник, спору нет, — продолжал Фабиан, — но, возможно, в один прекрасный день какой-то юноша принесет мне свои работы и я смогу воскликнуть: «Вот то, чего я ждал всю жизнь! Теперь могу все бросить и заниматься только вами».

— Хорошо, — сказал я. Откровенно говоря, я с самого начала знал, что ему удастся меня убедить. — Я согласен. Как всегда, впрочем. Остаток своих дней я посвящу строительству музея Майлса Фабиана. Где бы вам больше понравилось? Как насчет Сен-Поль де Ванса?

— А что? Почему бы и нет? — серьезно произнес Фабиан.

Словом, не откладывая в долгий ящик, мы арендовали в окрестностях Истхэмптона сарай, покрасили его, почистили, обставили и прибили вывеску: «Картинная галерея у Южной развилки». Я отказался поставить свое имя на вывеске, то ли из скромности, то ли из боязни насмешек.

В девять часов утра Фабиан ожидал меня в нашей галерее, где за прошедшие четыре дня мы уже развесили на стенах тридцать картин Анжело Квина. Пригласительные билеты на открытие выставки были разосланы две недели назад. Массу своих друзей и знакомых, которые проводили лето в Хэмптоне, Фабиан обещал вволю угостить шампанским на открытии. Мы предусмотрительно пригласили двух полисменов, чтобы наблюдали за порядком на стоянке автомашин.

Я допивал вторую чашку кофе, когда зазвонил телефон.

— Дуг, — послышался в трубке мужской голос, — это я, Генри.

— Кто?

— Твой брат Генри. Ты что, не узнаешь?

Более года назад брат был у меня на свадьбе, и с тех пор я не видел его. В двух письмах он сообщал мне, что наш бизнес выглядит довольно многообещающим, что, по-моему, лишь означало его недалекий провал.

— Ну, как ты? — спросил я его.

— Прекрасно, прекрасно, — торопливо произнес он. — Мне надо сегодня встретиться с тобой.

— У меня сегодня ужасно забитый день. Не можешь ли ты…

— Это нельзя откладывать. Послушай, я в Нью-Йорке. Всего два часа езды тебе.

— Пойми, что никак не могу, Хэнк.

— Ладно, тогда я приеду к тебе.