Читать книгу "Сущий рай - Ричард Олдингтон"

— Чего ради нам туда ехать? — воскликнул он, с риском для жизни выворачивая руль. — Дорогой мой мальчик, основная задача нашей поездки — это дать вам первое беглое представление о европейской цивилизации.

— А что такое «европейская цивилизация»? — осведомился Крис.

— Европейская традиция, — ответил мистер Чепстон, и все мускулы его лица запрыгали от старания придать ему внушительный вид. — Римская империя и церковь, французская и испанская монархия, жизнь феодалов, великие художники, архитекторы и величественные произведения искусства, оставленные ими, — камень, бронза и живопись — замки, церкви, благородные старые города и села, память о великих людях, делах и мыслях.

— А французскую революцию вы сюда включаете?

— Дикари! Вандалы и дикари! — воскликнул мистер Чепстон, сердито подпрыгивая на сиденье. — Они уничтожили то, что создавалось веками, и стерли с лица земли поэзию жизни. Такие же дикари, как ваши пещерные люди с оскаленными зубами.

— Почем вы знаете, что они скалили зубы?

— Дикари, варвары, — повторил мистер Чепстон, доводя скорость автомобиля до пятидесяти пяти миль в час, чтобы показать, какой он цивилизованный человек. — Дикари, дерущиеся из-за сырого мяса и бьющие женщин каменными палицами по голове.

— Вы, по-видимому, черпаете ваши сведения у цирковых комиков, — возмутился Крис. — Вероятно, вы так же, как и они, предполагаете, что пещерный человек был современником динозавров?

— Не знаю и знать не хочу.

Крис хотел было разразиться панегириком по адресу пионеров цивилизации, но сдержался. В конце концов мистер Чепстон по-своему прав, если оставить в стороне его роковой недостаток: он был так поглощен прошлым, что не мог ни понять настоящее, ни предвидеть будущее. И ему, Крису, не доставит никакого удовольствия осматривать с таким абсолютно несочувствующим спутником эти глубоко волнующие места, где люди в продолжение несчетных веков медленно и упорно пробивались к разуму. Все удовольствие пропадет. Он спросил себя с некоторой грустью, заинтересовало ли бы это Марту. Вероятно, нет. Вероятно, она не сможет отличить одну доисторическую эпоху от другой. Париж больше по ее части. Ну и что ж такого? Гораздо лучше ярко прожить всю жизнь, чем черстветь, лелея сознание собственной значительности и впитывая чепстоновскую «культуру»…

Во Франции Крис после этого только дважды попал в немилость. В первый раз дело было в каком-то городке на Луаре, по которому мистер Чепстон неумолимо водил его как заправский гид, не пропуская ни одного живописного уголка. Крис устал, и ему хотелось уйти и написать открытку Марте. Он умерял эстетические восторги мистера Чепстона, доказывая, что только туристы могут довольствоваться одной живописностью; что улицы узки, неудобны и старомодны, что канализация и водопровод оставляют желать лучшего, что дома стары, серы и негигиеничны, что в этом и в тысяче других живописных местечек вырастает нездоровое поколение и до сих пор процветает та узкая, эгоистичная, жадная крестьянско-буржуазная жизнь, которую так замечательно изобразил Бальзак.

Задыхаясь от негодования, мистер Чепстон страстно опровергал эти клеветнические выпады. Он сказал, что Крис — самонадеянный невежда, что его следовало бы поселить в кирпичной вилле с ванной и канарейкой где-нибудь на Грейт-Норт-роуд. Крис сказал, что это было бы в тысячу раз лучше грязной комнаты в колледже или его вонючей каморки в живописном Сохо.

Мистер Чепстон сказал, что Луара производит замечательные вина. Крис возразил, что это еще не резон, чтобы жить в старых зловонных переулках. Мистер Чепстон сказал, что машины и модернизм — проклятие. Крис сказал, что ему приятнее пить вино, когда он знает, что сок из винограда выжимала чистая машина, а не грязные ноги пляшущих крестьян…

В Ангулеме мистер Чепстон, как всегда, захотел осмотреть собор. Поместив Криса на эстетически правильном расстоянии и под эстетически правильным углом, мистер Чепстон пустился в многословное и нелепое восхваление романской архитектуры.

— Какой век, какая цивилизация, какие люди! — кричал он. — Только пышное цветение готики и высоты Ренессанса могут сравниться с этим. Все ваши современные архитекторы, вместе взятые, не могли бы соорудить ничего подобного!

— По-вашему, это так замечательно? — сказал Крис, не отрывая глаз от путеводителя.

— Я думаю! Да оторвитесь же вы наконец от этого путеводителя, вы совсем как американский турист. Смотрите собственными глазами, старайтесь развить в себе эстетическое чутье. Взгляните на пропорции, на вековую мощную силу, на сочетание безупречного вкуса с причудливой и восхитительной фантазией. Или вы неспособны почувствовать древнюю поэзию этого здания?

— Древнюю? — невинно спросил Крис. — А вот здесь сказано, что только скульптура тут подлинная. Самый собор был перестроен заново в 1865 году неким Абади, который нарушил его пропорции и добавил «неуместные детали».

— Как! — воскликнул мистер Чепстон, фыркая и хихикая в полном недоумении. — Что это еще за шутки?

— Посмотрите сами.

Крис протянул ему путеводитель и поплелся к автомобилю, весь трясясь от еле сдерживаемого хохота.

День или два после этого мистер Чепстон воздерживался от разглагольствований на тему церковной архитектуры и культуры, предоставляя Крису по-своему наслаждаться путешествием. Местность между Ангулемом и Бордо нравилась Крису, и хотя он почувствовал некоторое огорчение, когда мистер Чепстон железной рукой увез его от Дордони, его утешила длинная поездка по огромным лесам Ланд под необозримым синим небом. Затем они выехали на шоссе за Биаррицем, украшенное рекламными плакатами, за которыми мелькали Пиренеи, еще одетые на вершинах снегом.

Крис никогда не бывал в Испании, и его занимали тысячи вещей, начиная с таких мелочей, как береты басков и блестящие головные уборы гражданской гвардии, вьючные ослики и скрипучие запряженные волами повозки со сплошными колесами, и кончая шумными базарами и испанским обычаем бесконечно долго расхаживать взад и вперед по одной и той же улице в одни и те же часы среди оглушительной трескотни разговоров. Он с удовольствием задержался бы тут, изучая народ. Но мистер Чепстон, снедаемый демоном скорости, едва позволил ему начистить башмаки до испанского блеска в каком-то кафе и умчал его прочь от берега с его гористыми мысами и широкими песчаными бухтами, белыми от пены атлантического прибоя, по широкой проезжей дороге на Бургос, Вальядолид, Саламанку и португальскую границу.

Они с бешеной скоростью неслись по широкому пустынному плоскогорью, останавливаясь только на ночлег и для осмотра церквей. В Испании мистер Чепстон забыл свое поражение при Ангулеме и снова начал донимать Криса «подлинной культурой» церковных строений. Конечно, Крис охотно отдавал бы должное и церквам, как и всему остальному, но дьявольское бедекеровское упорство мистера Чепстона, многоречиво громившего непокорных ключарей, которые не желали отпирать двери в неположенные часы, заставило Криса возненавидеть все церкви на свете. Хуже того: мистер Чепстон пристрастился к церковным службам, ибо он достиг того возраста, когда религия — это страховое общество, гарантирующее бессмертие, — начинает находить в душе у людей отклик.