Читать книгу "Валькирия рейха - Михель Гавен"

Конечно, Хелене взяла ее. Ведь если даже Зизи не может забыть о войне, не вышла замуж за те годы, что прошли после трагического мая 1945 года, ее не радует новая жизнь, что же тогда Хелене? Хелене Райч, «белокурая валькирия Геринга»? Восемь лет после войны она прожила одна. На службе она носила мундир, а дома – только черное, траур по матери, траур по Герингу, траур по Эриху, по Андрису, по Магде, по всем, кого помнила и любила. Эльза поддерживала ее. Она тоже оставалась одна, и тоже – вся в черном. Даже на работе в газете. Но кто бы удивился этому в Германии? Вся страна тогда ходила в черном. И куда ни придешь, куда ни глянешь – везде только старики, женщины и дети. Мужчин очень мало. В основном инвалиды. Немало прошлых поклонников «белокурой валькирии рейха», переживших войну, в том числе и из авиации, готовы были скрасить одиночество Хелене. Но она отвергла их так же, как отвергла любовь Норриса. Она не могла снова любить. Она не хотела любить. Сама мысль о новой любви вызывала у нее болезненные воспоминания о двух трагических потерях, которые пришлось пережить за войну, о Гейдрихе и Хартмане. Она потеряла их обоих. Сердце ее было глухо к новым чувствам. Оно хранило и оплакивало прежнюю любовь. Ни на один день она не забывала Эриха. Она хранила ему верность, как будто предчувствовала, что он жив. Она ждала его, ждала чуда, хотя умом понимала, что ждать уже нечего.

Одним из первых, кто приехал в Вюртемберг к Хелене вскоре после ее возвращения из-за океана, был Харальд Квандт, сын Магды Геббельс от первого брака. Когда-то юным лейтенантом он начинал служить в ее полку, потом по настоянию матери перевелся на Западный фронт. Войну закончил в американском плену. Он приехал к Хелене, потому что знал, как любила ее Магда. Он надеялся услышать от нее рассказ о последних днях жизни его матери. Хелене передала Харальду письмо Магды, которое тщательно хранила все эти годы. В тот момент, когда Харальд раскрыл письмо, всем присутствовавшим в гостиной показалось, будто время откатилось назад. Бумага пропиталась запахом пороховой гари – последние дни Берлина словно ожили в памяти. Закрыв глаза, Хелене словно воочию увидела перед собой лицо Магды. «Мне не верится, что мы когда-нибудь увидимся, Хелене, – услышала она ее голос, доносящийся сквозь гул артиллерийских разрывов, – я хочу, чтобы ты осталась в живых. При известных условиях ты будешь единственной, кто добрым словом вспомнит о нас. Оставайся в живых, дорогая. Жизнь так прекрасна, господи… Прощай.»

– Я прочту вслух, мне нечего скрывать, – произнес Харальд дрогнувшим голосом, – я думаю, моя мать желала бы этого, – он вопросительно взглянул на Хелене. Та молча кивнула.

– 8 апреля 1945 года. Написано в бомбоубежище фюрера, – как только прозвучали эти слова, Зизи перестала накрывать на стол и, всхлипнув, прижала кружевной платок к глазам. Эльза встала из-за рояля и подошла к Хелене, стиснув ее руку. Магда словно говорила с ними через годы. – Мой дорогой Харальд! – слеза скатилась по щеке Квандта, – мы сидим в бомбоубежище фюрера, окруженные со всех сторон и боремся за нашу жизнь и за нашу честь. Каков будет исход этой борьбы, знает один лишь Бог. Но я уверена, что живыми или мертвыми, мы выйдем из нее с честью и славой. Мне почти не верится, что мы снова когда-нибудь увидимся. Так что это последние строки, которые ты получишь от меня. Я надеюсь, что ты, если переживешь эту войну, будешь достоин меня и твоего приемного отца Йозефа. При известных условиях ты будешь единственным, кто продолжит традицию нашей семьи. Германия переживет эту войну и воскреснет, но только в том случае, если кто-то принесет за нее жертву, если у нашего народа будут перед глазами такие примеры. Такой пример хотим дать мы с Йозефом. Что бы ни говорили о нас, не допусти, чтобы тебя сбил шум, который поднимется в мире после нашего конца. Ложь рухнет в один день, и тогда мир узнает правду. Прощай, мой дорогой Харальд! Если мы не встретимся с тобой, всегда гордись тем, что принадлежишь к семье, которая и в несчастье, до конца, до самого последнего момента не дрогнула и осталась верна делу, которому служила. Я обнимаю тебя со всей сердечностью. Твоя мать» – дочитав до конца, Харальд прижал письмо к сердцу и, опустившись в кресло, заплакал. Хелене молча гладила его по голове, сама с трудом сдерживала рыдания. «Лучше кончить жизнь в борьбе, чем стать предателями, – в памяти снова прозвучал голос Магды, – вот ты, ты ведь летишь, чтобы драться до конца? И я тоже пойду до конца…»

– Зачем она убила детей? – Харальд поднял голову. На нее взглянули его залитые слезами глаза – такие же большие, светлые, как у Магды, – зачем она убила моих сестер и братика? Я бы вырастил их, я бы посвятил им всю жизнь!

– Я убеждала ее не делать этого, – ответила тихо Хелене, – но, во-первых, она ничего не знала о том, что с тобой, жив ли ты. Ей некому было их поручить. Кроме того, в отличие от тебя, они были детьми Геббельса. Ты сам понимаешь, как трудно им было бы жить теперь.

Она передала Харальду кольцо Магды, которое получила из ее собственных рук в бункере. Харальд Квандт стал постоянным гостем в доме Райч. Вместе они навестили в Вестфалии сестру Андриса фон Лауфенберга. Узнав о гибели сына, его отец умер. Анна осталась одна, растерянная, убитая горем, как многие женщины в разгромленном рейхе. Ее встреча с Харальдом спасла от одиночества их обоих. Хелене была рада, что хотя бы у сына Магды жизнь переменилась к лучшему.

Хелене долго не решалась нанести визит матери Эриха. Фрау Хартман даже не догадывалась, что благодаря хлопотам Хелене ей удалось выехать в Швейцарию перед самым окончанием войны, где она спокойно пережила страшные месяцы весны 1945 года. Когда Хелене впервые приехала к ней, она очень удивилась, что командиром ее сына была такая красивая, элегантная женщина. Оказалось, что Эрих в письмах домой вовсе не упоминал о Хелене. Хелене не обиделась – ей он тоже ничего не говорил о матери. Так считал нужным. После первого визита Хелене стала приезжать часто. Она подолгу рассматривала фотографии в альбомах, особенно военной поры. Фрау Хартман нередко замечала, сколько скрытой грусти и нежности отражалось в эти моменты в ее взгляде, сколько невысказанной боли и страдания. Она приходила к нему в дом, как на свидание с ним. Беседовала про себя с его изображением, как с живым человеком. Расспрашивала о его детской и юношеской жизни, которой не знала. На фотографических изображениях, присланных матери с фронта, он был таким, каким она помнила его, каким любила: молодым, красивым, веселым, в лихо заломленной фуражке, совсем еще юным лейтенантом. Или вот, самая последняя фотография, 1944 года, когда ему вручали Рыцарский крест. От прошлого у Хелене сохранились только две фотографии, которые она берегла: фотография Гейдриха, сопровождавшая ее всю войну и подаренный Линой ее собственный портрет, когда-то украшавший рабочий стол рейхспротектора в замке Паненске Брецани. От Эриха ей не осталось ничего. Она попросила фрау Хартман подарить ей одну из фотографий времен войны. Фрау любезно согласилась. Хелене обрадовалась – теперь Эрих был постоянно с ней.

Едва возвратившись в Германию, Хелене сразу поинтересовалась судьбой Лины Гейдрих и ее детей. Лина все еще оставалась в Швейцарии. Она приняла предложение крупного издательства и села писать мемуары. Старший сын Гейдриха, Клаус, учился в престижном колледже, его младшие брат и сестра посещали школу. Узнав, что фрау Райч вернулась из плена, Клаус стал часто навещать ее. Он подружился с Харальдом Квандтом и решил воплотить свою детскую мечту – стать летчиком. Он по-прежнему любил Хелене, как и в детстве, и говорил, что будет всегда любить: