Читать книгу "Код возвращения - Данил Корецкий"

В горле пересохло, и Стаховский налил себе стакан родниковой воды. Подчиненные возили ее за сто километров, причем каждый день, чтобы она была свежей.

— Все в порядке, шеф! — В комнату быстро вошел Уваров. — Охрана усилена. К тому же я позвонил ментам, если понадобится, автоматчики приедут очень быстро.

— Хорошо! — кивнул Андрей Андреевич.

— В зоопарк я послал Егора с двумя парнями. Они выяснят все, что нужно.

— Хорошо! — кивнул Стаховский второй раз. — Возьми под контроль «Консорциум». И найди того, ну, которому палец…

— Знаю, Лютов его фамилия, — сказал Николай.

— С ним надо разобраться. Ты меня понял?

— Понял, — живо отрапортовал Уваров. — Я сейчас же займусь этим вопросом.

— И еще: Маша куда-то пропала. Она была с ребятами. «Лучше бы эту блядь зверям скормили», — подумал Уваров, но изобразил глубокую озабоченность и готовность искать девушку шефа, не щадя сил и даже самой жизни.

— Я не хочу в столь сложный момент распылять силы, — продолжил Стаховский. — Мне нужно солидное сыскное агентство, которому можно поручить ее поиск. Но я не люблю шарлатанов. Там должны быть люди, которым можно верить!

— Я знаю подходящую фирму, — сказал Уваров, радуясь, что одной заботой у него будет меньше. — Агентство «Гудвин». Его держат бывшие менты и комитетчики. Там серьезные люди. И как минимум у одного есть серьезные счеты с «Консорциумом».

— Это то, что надо, — в третий раз кивнул Стаховский.

* * *

Охранно-сыскное агентство «Гудвин» располагалось на первом этаже старинного особняка в Столешниковом переулке. Особняк ждал капитального ремонта, и блестящая медная вывеска с названием агентства производила более солидное впечатление, чем здание в целом. Зато такая диспропорция благотворно сказывалась на арендной плате.

Обстановка одной из двух арендуемых комнат с высоченными потолками и высокими окнами должна была производить впечатление на клиентов, но, конечно, не слишком взыскательных: и письменный стол, и приставной столик, и телевизор, да и все остальное уже отслужили один срок.

«Менты и комитетчики», о которых говорил Уваров, были представлены в единичных экземплярах. Майор Клевец раньше служил в уголовном розыске, а подполковник Фокин работал следователем ФСБ. Они не были загружены работой и, соответственно, избалованы заработками. Сейчас они сидели в потертых креслах и неторопливо беседовали.

— И как там, в спецзоне? — вроде бы лениво спросил Клевец. На самом деле этот вопрос живо интересовал любого мента: при оперативной работе пословица «Не зарекайся от сумы и от тюрьмы» очень актуальна, особенно во второй своей части. И хотя Клевец уже три года был на пенсии, у него сохранялась «льгота»: милиционеров, осужденных в течение пяти лет после увольнения, все равно направляют в колонию для бывших сотрудников. Если пять лет истекли, они идут в общую зону, как будто за это время все их враги из уголовного мира напрочь забудут их, вымрут или переселятся на Марс.

— Условия получше, кормежка жирней? — Клевец был огромным мужиком с широким лицом и едва заметными пятнышками оспин на щеках.

Фокин отрицательно покачал головой.

— Почему-то все так думают. На самом деле зона как зона… Отряд-барак — длинный, как казарма, шконки в два яруса. Производство мебели: деревообработка еще нормальная, а если попал в лакокрасочный цех, то здоровье садилось только так.

Фокин был такой же огромный, неулыбчивый, косолапый, как медведь из Завидовского заповедника, с холодными, словно айсберги, серыми глазами. Они были похожи, как близнецы: атлетически сложенные, сильные, с большими руками и ногами, с уверенными манерами. Только Клевец был чуть ниже, приземистее, более раскрепощенный и разговорчивый. Возможно, потому, что не «отмотал» пятилетний срок.

— А контингент?

— Теперь не то, что при СССР. Тогда там и министры сидели, и секретари ЦК из Узбекистана, Молдавии и всемогущий Чулпанов — зять генсека: от его имени вздрагивали милицейские генералы. У них золото ведрами изымали! А сейчас осталась одна шелупонь. Начальник паспортного за взятку в полторы тысячи, патрульные сержанты, обобравшие пьяного, участковый, который не так применил оружие.

Фокин полез в карман и извлек пачку сигарет.

С недавних пор он предпочитал в одежде темные тона. Сейчас на нем были темно-синие джинсы, черная рубашка и черный кожаный пиджак. Коротко стриженные волосы, крупная голова с квадратной массивной челюстью, прямой нос, большие, широко распахнутые глаза. На висках уже обозначилась преждевременная седина.

— Некоторые и вовсе ни за что сидят.

— Совсем ни за что?!

— Ну, сам посуди. — Фокин зажал фильтр крепкими зубами, щелкнул зажигалкой и прикурил, не переставая рассказывать, отчего его голос приобрел некоторую неразборчивость: — Майор милиции, эксперт, едет в автобусе, там пьяные хулиганят, он им замечание, они выходят за ним и начинают его бить. Могли и забить насмерть — разве мало таких историй? Только, на счастье майора, у него при себе был пистолет, он их и пострелял!

Фокин зажег сигарету, выпустил дым, и голос его стал обычным:

— Одного убил, двух ранил. Превышение пределов необходимой обороны, восемь лет! Он себя виновным не признает до сих пор, говорит: почему какая-то мразь должна бить майора милиции?

— Правильно говорит! — Клевец выругался. — Должна же быть справедливость!

— Да, в спецзоне она выглядит особенно наглядно. Те секретари уже давно дома: когда Союз распался, их перевели в родные республики, реабилитировали, может, и ведра золота вернули. — Он усмехнулся. — А Чулпанов отсидел до «звонка»! Потому что человек без клана. Тесть умер — и все, он никому не нужен!

Клевец тоже закурил, но свои сигареты.

— А кто-нибудь из старых там остался? Фокин усмехнулся еще раз, теперь весело.

— Есть один забавный старикан, бывший начальник средней руки. В восемьдесят шестом его приговорили к расстрелу за хищение в особо крупном размере. Помнишь, тогда это было десять тысяч рублей: стоимость «Волги»!

Клевец кивнул.

— Потом «вышку» заменили на двадцать лет, он чувствовал себя страшным преступником, очень раскаивался. Называл себя последним коммунистом. И кликуха эта к нему приклеилась: пусть Последний Коммунист барак подметет, оставь Последнему Коммунисту кусок колбаски. Только потом погоняло сократили и стали его звать просто «Последний».

— Символично! — усмехнулся Клевец. — А в чем он раскаивался-то?

— Считал себя страшным преступником! Подойдет и шепчет на ухо: «Я ведь дачу знаешь какую выстроил? Полтора этажа, почти сто квадратных метров, да еще с подвалом!» А сам оглядывается по сторонам, тревожно так. Или шепчет: «Хорошо, что не узнали, как я машину списал, „Москвич“. Вроде шоферу продали по остаточной стоимости, а он почти новый — четыре года всего!»