Читать книгу "1919 - Игорь Николаев"

Зуд особенно усилился, Мартин стиснул зубы, преодолевая острое и неконтролируемое желание извернуться и наконец почесать спину. От внутренней борьбы его отвлек шум шагов, легких и быстрых.

Наверное, сестра милосердия… Поначалу они всегда носили красивые изящные туфли, все без исключения. Так же без исключения, на второй день нелегкой службы они надевали куда более соответствующую обувь. Поэтому в военном госпитале почти никогда не слышно перестука женских каблучков.

— Здравствуйте, мистер Беннетт.

— Добрый день, мисс Бетти…

Хотя уже можно было привыкнуть, Мартин густо покраснел, пряча лицо в подушку. Живое воображение живо нарисовало картину его голого опаленного зада, представшего взору юной и, несомненно, впечатлительной фемины. Как назло, лампочки над спиной снова включили, так что картина наверняка еще и хорошо подсвечивалась. Раненый не видел грустной и слегка снисходительной улыбки, которую вызвали его телодвижения у девушки в белом халате. Мужчины всегда остаются мужчинами, подумала она, с этой глупой стеснительностью и условностями. Бедняга чудом выбрался с того света, но ведет себя так, будто они не на войне, а на приеме в светском обществе. И ему даже в голову не приходит, что служащая этого заведения наверняка видела вещи гораздо страшнее обожженного парня без штанов.

— У меня для вас сюрприз, — с улыбкой сообщила она.

На стул рядом с изголовьем койки с шуршанием опустился какой-то предмет, широкий, прямоугольный, завернутый в желтую оберточную бумагу, перевязанную шпагатом.

— К вам заходил ваш друг, веселый разговорчивый янки. К сожалению, его не пустили, а ждать он не мог, их переводили на другой участок фронта. Он передал вам пожелания выздороветь — от себя и всего батальона. И вот это…

— Шейн, — тихо проговорил австралиец, повернув голову в направлении подарка.

— Да, он так и представился, — сказала девушка. — Давайте посмотрим, что там.

Она развязывала узлы нарочито медленно, с дотошной аккуратностью, стараясь продлить мгновения ожидания. Мисс Бетти хорошо знала, что раненые совсем как дети — страдают от недостатка внимания и рады любому событию, которое хоть немного скрашивает серую госпитальную жизнь. Предвкушение хорошего события было для них столь же значимо, как и само событие.

Наконец последний оберточный лист аккуратно сложен и присоединился к общей стопке, взору раненого и сестры открылся деревянный ящик, красиво разрисованный разноцветными красками. Девушка наклонила коробку, чтобы Мартину было лучше видно. На лакированной крышке нарисованный черный паровозик пускал из трубы завитки очень натурального дыма, за ним выстроились вагончики — пассажирский, для перевозки лошадей и даже бочка-цистерна.

Игрушечная железная дорога, настоящий Marklin, наверное, еще довоенный.

— У вас очень хорошие друзья, — заметила Бетти. — Это для вас?

— Нет, моему сыну, — севшим голосом ответил Мартин, его горло перехватило спазмом.

— А ты-то как сюда попал?

— Поехал за железной дорогой… У меня сын только-только говорить начал. Вот он вдруг и попросил игрушечную железную дорогу, причем не обычную, деревянную, а настоящую, железную. И откуда только слова взял? Так и получилось, что я вроде как за игрушкой для сына отправился. Не скажешь же: «Папа поехал на войну».

— Помню, видел как-то в Нью-Арке, в дорогом магазине. Как сейчас помню — мерклиновская, сам бы в такую играл. Только здесь ты ее вряд ли достанешь.

«Спасибо тебе, Даймант-Бриллиант!» — подумал Мартин, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

«Спасибо, друг…»

* * *

«Второй раз я уже встречаюсь с этой свиньей, — подумал Вильгельм Кёнен, неосознанным жестом потирая шею под воротником. — И второй не лучше первого».

Впрочем, если вдуматься, нынешняя встреча была гораздо мрачнее, тревожнее предыдущей. И проходила в истинно спартанских условиях — вместо уже почти что традиционного поезда собеседники уединились в «Мерседесе» ставки, одиноко прижавшемся к стене кирпичного дома на улице Принца Альберта. За окнами машины хлестал проливной дождь, потоки воды стекали по толстым стеклам, искажая вид до полной неузнаваемости. Дробный стук множества капель по крыше сливался в однотонный шум, словно множество маленьких барабанчиков выбивало одну и ту же ноту.

Кёнен нервничал, он не привык ни к таким «встречам», ни к такой обстановке, но в данном случае положение обязывало. Генерал-фельдмаршал нервно скосил взгляд на пустое сиденье шофера. Припарковав машину, тот дисциплинированно покинул ее, предоставив пассажирам полную свободу общения. Офицер ожидал, что собеседник начнет разговор первым, но Гош молчал, устремив взгляд вперед, через лобовое стекло, на размытые очертания окружающих домов. Теперь подручный Кюльмана отнюдь не походил на упитанного поросенка, барон был собран и схож скорее со сжатой пружиной, готовой в любой момент распрямиться.

Под хлещущими сверху потоками пробежал прохожий, прикрывающий голову газетой, — наивный и смешной в своей попытке защититься от хлябей небесных. Кёнен проводил его взглядом и уже решил было выразить возмущение — барон предложил и организовал встречу, однако сам, похоже, решил играть в молчанку. Но Гош внезапно заговорил:

— Вы проиграли.

Дипломат не спрашивал и не предполагал, он констатировал факт, поджав тонкие губы и уставившись на генерал-фельдмаршала холодным немигающим взглядом. Разумеется, Кёнен явился на встречу не один, вокруг хватало незаметных, тихих людей, готовых защитить его в любой ситуации, при любом развитии событий. И все же от ровного тона Гоша, лишенного даже тени эмоций, офицера пробрал холодок.

— Не все еще потеряно, — ответил он, разрываясь между необходимостью поддерживать разговор и оскорбленной гордостью. Но… Сам по себе барон был сущей мелочью, незначительной величиной, ничтожной мошкой в сравнении с фактическим военным диктатором. Однако его устами говорили те, с кем приходилось считаться даже первому военному рейха. И не только считаться, но очень внимательно прислушиваться к их мнению. От этого Кёнен злился еще больше.

— Вы теряете выдержку, это плохо, — все так же ровно и сдержанно констатировал барон. — Оставьте уязвленное самолюбие и не пытайтесь блефовать. Итак, война проиграна, Антанта наступает по всему фронту. Десант в Зеебрюгге оставил армию без резервов, а флот — без бельгийских баз субмарин. С блокадой Британии покончено, английские и американские капитаны могут спать спокойно.

— Мы еще можем попробовать все исправить. Отступим, перегруппируем силы…

— Не забывайте, вы не единственный человек в мундире, который может сообщить нам о состоянии дел на фронте. — Губы Гоша сложились в подобие саркастической улыбки. — Наши доблестные солдаты перешли свой рубеж стойкости, они бегут или сдаются в плен целыми батальонами, надеясь, что их хотя бы накормят. Останавливать противника нечем. И некому. У рейха был шанс. У вас был шанс. Но вы его упустили, и теперь перед нами встает весьма любопытный вопрос: каким вы видите свое дальнейшее будущее?