Читать книгу "Очарованный дембель. У реки Смородины - Сергей Панарин"

ведь в подвале поселился ужасающий сосед.

Мы с соседями не знали и не верили, что псих,

но сосед у нас в подвале истязает домовых…

Волшебник выяснил, что при усилении воздействия диковинная машинка начинает излучать невидимые лучи, заключил ее в деревянный корпус и приделал две удобные ручки. Когда изобретение было готово, чародей направил его на Ненагляду.

– Эй, полегче! – подняла руки женщина. – Иди на кошках испытывай!

Черный колдун вышел во двор, прицелился в сидевшую на ограде мурку и задействовал заклинание. Незримый выстрел был точен. Кошка пронзительно мяукнула, глазки завращались, затем расползлись в разные стороны, и бедное животное свалилось с забора в пыль. Внизу мурка начала кататься и истошно вопить какие-то бешеные мелодии, потом вскочила на лапы, разбежалась, вмазалась головой в столбец ограды, рухнула наземь да так и осталась без движения.

– Вот белиберда какая… Да, я назову свое оружие белиберданкой! – воскликнул мерзко улыбающийся маг. – Эй, Ненагляда, поехали!

Немощного Пьера де Монокля отволокли в карету, и кавалькада двинулась на столицу Тридевяцкого княжества. Хоробрий и сам чувствовал себя скверно, но седлу не изменил. Братьям Емельяновым сказал так:

– Негоже правителям да богатырям в каретах мыкаться. Мы люди воздуха, дети ветра.

– Как степняки, что ли? – усомнился Егор.

– Сравнил соколов с петухами, – ответил князь.

Ехали не особо резво, берегли коней. С погодой все еще везло – не по-осеннему ясный денек. Степь от горизонта до горизонта растекалась желтым морем. Скукота царила неописуемая.

– Эй, Кий! Приблизься! – велел Хоробрий.

Подскакал молодец с первоклассным фингалом под глазом. Егор тайно похвалил себя за прекрасную работу.

– Здеся я, княже, – звонко отрапортовал Кий.

Дружинник был долговязым, каким-то гладким и прямым, и Иван признал, что имя Кий подходящее.

– А ну, пой мою любимую песнь, – распорядился князь. – Эй, витязи заезжие и ты, посланец парижуйский, внимайте слогу былинному. Все о граде нашем стольном растолковано, вся жистянка наша пересказана.

Парень запел, и голос его был приятен. Песнь действительно оказалась этаким культурно-историческим произведением, в котором уместилась информация и о начале Тридевяцкого княжества, и о месте его в геополитических судьбах мира, и о красотах столицы – Торчка-на-Дыму.

Нет нужды приводить песнь дословно, посему ограничимся кратким пересказом.

В первых десяти куплетах описывались красоты города. Под небом голубым, пел Кий, есть город золотой с чугунными воротами и каменной стеной. На двадцати семи башнях бдят дозорные. Среди них есть не только люди, но и волшебный зверь – синий вол, исполненный очей. На случай нападения стража держит огнегривого льва, а коли надо похвастаться перед высокими гостями, князь показывал клетку с золотым орлом небесным, чей так светел взор незабываемый.

В городе был сад, и славился он не столько травами да цветами, сколько интересным, как у нас принято говорить, дизайнерским решением.

Дело в том, что Торчок-на-Дыму стоял на холме. На склоне холма зеленели многоярусные сады, и возникала иллюзия, будто они самым чудесным образом парят над городом. Висячие сады тридевяцкие мастера позаимствовали в древнем легендарном городе с пошленьким и поэтичным названием Бабийлон.

Кстати, с этим Бабийлоном была связана весьма поучительная история. Давным-давно, когда у всех людей был один язык, тамошние мастера намерились воздвигнуть огромный Фаллический Символ. «Вознесся он главою непокорной туда, где облака», – писал поэт… Но богам не было угодно, чтобы из Бабийлона торчала башня до небес. Слишком откровенно, посчитали они. В наказание боги дали строителям взамен одного языка много. А ведь во рту место только для одного языка! Все в момент онемели и стали худеть, ведь как поешь с полным ртом. Стройка остановилась. Не помогли ни мольбы, ни попытки отрезать лишние отростки. Нашлась княжна, коя посоветовала взять священную собаку Мумумию, выплыть на середину реки Евфрат и принести животное в жертву путем утопления. Жрец-строитель Хэрасим так и поступил. Боги приняли Мумумию, но лишние языки так и не убрали. Каменщиков распустили, и они стали вольными. Башня обветшала и была растащена горожанами.

Однажды Торчок чуть не повторил судьбу славного Бабийлона. Но амбициозную стройку провалили сами горожане. Волю богов подменили пьянство, воровство и чиновничий произвол.

А в небе голубом горела одна звезда, утверждала песня. Вот в любой местности звезд много, а над Торчком-на-Дыму одна.

Помимо красивой столицы Тридевяцкое княжество славилось Чуевской долиной, где произрастала гурман-трава, от которой человек видел невидимое, слышал неслышимое и чуял нечуемое. Оттого и Чуевская. Не мудрено, что столица торговала гурман-травой и с нее имела астрономический барыш. Каждый хотел наложить лапу на лакомый кусок.

В стародавние времена к стенам города подходил даже сам Ляксандр Кайфоломский. Торчковцы сами вынесли ключи, сохранив жизни и зодчество. Наместниками великого завоевателя остались Аннексий и Контрибуций. Правда, они быстро погрязли в казнокрадстве и распутстве, а там и Ляксандр преставился.

Несчетное количество набегов предпринимали степняки. Жгла Торчок и ушедшая в небытие шайтан-орда, и уже знакомые Емельяновым неразумные биохазары, и ныне разбойничающие мангалотартары. Даже латунский орден хотел было преломить копья с местными богатырями, да завяз на заболоченных дорогах других княжеств.

Пытались захватить столицу и тихими, «ползучими» методами. К примеру, то и дело наведывались в Торчок-на-Дыму волхвы разных богов. Аж из далекого Ягипта приплывали жрецы бога, носившего имя Тот-да-не-тот. Однако горожане хранили верность древним расейским заступникам и продолжали кланяться кумирам, а не смешно нарисованным человеко-зверюшкам.

А уж как грызлись между собой местные претенденты на трон княжества! Случалось, и брат брата убивал, и сын отца подсиживал, и ложные дети появлялись. Песнь коротенько, куплетов на сорок, поведала историю Бражника, княжича тридевяцкого. Юноша прикинулся дурачком, чтобы отомстить родному дядьке, который умертвил отца княжича путем вливания ему в ухо расплавленного свинца. Известно, что свинец – яд, и князь умер. Бражник ломал комедию: то с черепушками поговорит, то вопросами глупыми задастся, дескать, быть или не быть… А потом все умерли, и наступили годы смуты, когда за престол сражались боярские семьи Леликовичей и Болековичей, только верх взял потомок смуглого кочевого народа Будулай. С тех пор княжили Романовы.

Близнецы Емельяновы поражались тому, насколько ясным и избавленным от заумных терминов языком излагалась история государства Тридевяцкого. Пересказ – лишь бледная тень эпического полотна, которое соткал талантливый Кий. Егор с сожалением признал, что никогда не вызубрит настолько длинную песню, а Иван просто заслушался и о всякой ерунде не задумывался.