Читать книгу "Тотальное преследование - Николай Басов"

Но потом стало понятно, что и это соображение, о собственном уважительном отношении к холоду, оказалось самонадеянностью в чистом виде, потому что стало еще холоднее, еще страшнее, еще безнадежнее. В итоге он уже не понимал, зачем же все-таки просыпается, зачем еще существует и последними, остаточными усилиями воли пытается поддерживать в себе жизнь…

В какой-то момент он с тоской придумал, что мог бы, наверное, выжить, если бы за ним следил кибермед. Но этого допустить было нельзя. Кибермеды все и всегда были слугами тех, кто его разыскивал, кто хотел превратить его в лабораторную крысу. И если бы за ним следила эта умная и почти заботливая машинка, он бы, без сомнения, уже был обнаружен. А так, как получилось, было все же лучше. Пусть он даже умрет при этом…

А потом вдруг он стал просыпаться. Сначала, опять же, как ребенок, на несколько минут, может быть, на пару мгновений, когда мог смотреть по сторонам и почти понимал, что видит стены и потолок своего бункера, своей норы… И лишь спустя еще несколько дней он понял, что его во всем этом окружении смущало сильнее всего – запах! Тут, где он находился, стоял такой запах, что если бы он последние… дни, недели?.. Если он бы это время хоть что-то ел, а не пил только воду и соки, его бы, конечно, рвало. Да так, как ни от одного отравления, может быть, не рвет. Он бы просто наизнанку вывернулся…

И вот тогда случилось самое непостижимое. Он вдруг понял, что кожа теперь лежит на нем каким-то странным и страшным покрывалом. Обвисшая, обмотанная вокруг него, она теперь казалась чужой и мучительной, как гроб, в котором похоронили живого еще человека. И почти такой же непреодолимой, как гроб, который глубоко закопали на кладбище…

Наконец он понял, что голоден. Зверски голоден. И еще ему хотелось пить. Но с этим, кажется, было легче. Он будто бы плавал в каком-то бульоне и мог еще потерпеть с питьем… Хотя нет, пить все же хотелось больше, чем есть… А еще ему хотелось лодироваться. Заползти под машинку и включить ее на максимальную скорость и на неопределенную по продолжительности программу загрузки. Кажется, сейчас, в том состоянии, в каком находилось его сознание, он бы выдержал часов пятьдесят кряду, а может, и больше.

Вот тогда-то он и проснулся окончательно. На нем висела его прежняя кожа, но пахла она отвратительно, была грубой, жесткой и закрывала от него мир. Он даже свет от технической лампы в дальнем углу своего бункера видел теперь как-то смутно. Поразмыслив, он понял, что это – замутневшая роговица глаз, которая осталась от его прежнего тела. «А что же у него нового?» – подумалось едва ли не с интересом.

И тогда, собравшись с духом, заставив себя больше не ждать, не покоиться в живом гробе своего прежнего тела, он попробовал… Да, как птенец из яйца, он стал выбираться наружу. Сначала, преодолевая привычную уже слабость, все же сумел согнуть одну руку и попытался разорвать кожу на груди. И лишь спустя бесконечные часы… или минуты… он понял, что это ему вряд ли удастся. Тогда он заставил себя шевелить ногами – сильно шевелить, отчаянно. Вот тогда-то где-то в паху кожа у него и лопнула. Он понял это по внезапному удару, который нанес ему воздух и от которого он, как оказалось, отвык. Тогда он заставил свою руку согнуться куда-то вниз и обнаружил, что там, где он теперь чувствовал воздух, есть рана… Нет, не рана, потому что боли в том месте не было. Вернее, боль была во всем его теле, но какая-то трещина в его – его ли? – теле все же имелась. Он потянул за края, пытаясь их раздвинуть, и понял, что отрывает от себя эту старую, жесткую кожу.

Потом он дернул ее изо всех сил, и что-то вдруг лопнуло на шее. Наверное, извиваясь, он сумел своей шеей сломать свою скорлупу и здесь. Он обрадовался – не такой уж безнадежной оказалась его борьба. Он стал биться еще сильнее, сдирать какие-то лоскуты – сначала огромные, причиняющие боль, когда они рвались и отделялись, потом все меньше, потом уже какие-то ошметки… И в тех местах, где эта старая кожа отделялась, ему сразу же становилось легче. Даже боль казалась терпимой.

А потом он вылез из этой своей старой кожи, как змей, будто уже и не был человеком… Тогда он с тревогой оглядел себя – вдруг он и вправду не человек уже? Нет, вроде бы в тех местах, которые мог рассмотреть, он был почти таким же, как прежде. Те же привычные части тела, почти не изменившиеся… Вот только выглядели они странно: розовыми и уменьшенными, едва ли не юными.

И вдруг оказалось, что он выбрался из прежнего тела уже целиком. Ну, может, лишь на спине да на внешней стороне бедер остались куски его прежнего тела. Кстати, обломки того чипа, который был всажен ему в мускулы предплечья и который он очень старательно вживлял, хотя и не помнил сейчас, когда и как он это сделал, тоже остались на прежней коже. А может, в прежних мускулах?..

Он теперь и дышал как-то очень легко, очень спокойно. Словно бы это вот… его новорожденное тело обладало некими свежими, изумительными способностями. Он и не помнил, каково это – так свежо себя чувствовать. Если бы еще не этот запах… Вот тогда, кажется, он принялся – вернее, попытался – думать рационально.

«Хорошо бы эту кожу уничтожить», – подумал он. Ведь по ней о нем узнают очень много. Даже сам факт того, что он сменил тело, станет известен тем, кто за ним охотится… А за ним охотились? Даже это он вспоминал с трудом. Но все же сейчас, когда с ним произошла такая метаморфоза, он почему-то об этом не забыл, а следовательно, помнил.

Он возвращался в свое прежнее жизненное состояние. Это было здорово!

Он даже придумал вдруг, как-то само собой, что теперь ему нужно сделать, чтобы… Да, чтобы этот его бункер так и не открыли, не замечали и впредь. Следовало, впрочем, провернуть довольно сложную операцию. Нужно было первым делом найти одежду. Он покопался в грудах пустых пакетов, вонючего мусора и старых, почему-то липких одеял. И нашел. Это был его комбинезон. Одноразовое белье осталось на прежних ошметках его кожи, да оно и истлело почти совсем. Он этому не удивился – у него на это не хватило соображения.

Но зато хватило изобретательности вытащить откуда-то полиэтиленовые мешки и завернуть этот комбинезон в них. Из карманов его прежнего одеяния выпало несколько цветных бумажек… Он разглядывал их довольно долго, пока не сообразил, что это деньги – такие бумажечки, за которые можно было что-то покупать. Он им обрадовался, собрал те, которые сумел найти в куче мусора, и снова распихал по карманам. «Надо же, – попытался улыбнуться он, – даже функцию карманов сумел себе вернуть. Или, может быть, изобрести заново?..»

А потом почти час он отвинчивал решетку, что вела в тот воздуховод, через который он когда-то, столетия назад, сюда забрался. И, толкая мешок с одеждой перед собой, он пополз вперед. Сейчас он не очень хорошо помнил расположение воздуховодов, но, ориентируясь на звук текущей воды, все же сумел найти так называемый мокрый фильтр. Это была замечательная машинка. В ней воздух протекал довольно сильной струей через жесткие, механические щетки, которые сверху поливались водой. Дышать тут было трудно – слишком много пыли приносилось из того, внешнего мира. Пыль от воды превращалась в грязь, но он сумел найти верхнюю часть щеток, где вода была еще почти чистой. И с удовольствием, сняв пару секций, смыл с себя ту слизь, смешанную с кровью, которая на нем оставалась, и даже слегка обсушился под давлением ветра, нагнетаемого вентиляторами.