Читать книгу "Ренегат. Империя Зла - Александр Шакилов"

– Здравствуйте. – Охранник, улыбаясь, шагнул навстречу. – Гурген Аланович, вас и дочь вашу красавицу все уже заждались. Первый лично спрашивал дважды… Этот молодой человек с вами?

– Да-да, – выдавил из себя Бадоев.

– Прошу вас! – Улыбчивый охранник чуть склонил голову.

И с такой же радостной улыбкой он врезал Жукову в челюсть.

Не получилось, значит.

* * *

Целую стену просторного кабинета, куда охрана сопроводила Ивана и Бадоевых, занимал экран телевизора. Трансляция на него велась с видеокамер, установленных в Зале заседаний, по которому расхаживали великолепно одетые люди, улыбались и пили шампанское под витражами с портретами Героев Революции. Портрет Владлена Жукова уже демонтировали… Все такие красивые, чистые. В отличие от Ивана, который в трудовом лагере превратился в настоящего раба, и одежда Бадоева не могла скрыть эти изменения – они в самой осанке, в чертах лица, во взгляде.

Жаль, пистолет и взрыватель отобрали.

Жаль, все так бездарно закончилось.

Или еще не финал?..

Иван осмотрелся.

Ярко-красный письменный стол резал взгляд своей вычурной асимметрией. На столе – пульт управления, видимо, от телевизора. Рядом со столом – кресло в форме кисти с чуть согнутыми пальцами. Пол застлан ковром со странной картинкой: красный конь и оседлавший его голый мальчик. Шкафы из стекла. Стулья из бесцветного пластика. В центре потолка, там, где обычно располагается люстра, – боксерская груша.

В кресле, кстати, сидел сам Первый.

Высокий и широкий в плечах, он был сегодня в строгом сером костюме и в розовой рубашке. Туфли блестели. Поговаривали, что у Первого до Революции была кудрявая шевелюра, но в это верилось с трудом при виде его сверкающего лысого черепа. Кстати, ни одного дореволюционного фото Первого не сохранилось. Неизвестен был даже год его рождения. Крайне загадочная личность.

– Заходите! Ждал! Рад! – Он встретил «гостей» легкой улыбкой, однако встать и не подумал.

Кое-кто утверждал, что Первый – наркоман, но Иван точно знал от отца, что это не так. Первый не курит, вегетарианец, крайне умен, не женат. Точнее, вдовец. Любовниц отбирает тщательно, позволяет себе интим только после многократных проверок. Сексом, похоже, занимается исключительно для поддержания тонуса. Единственная его страсть – интриги. Он обожает власть. Очень азартен.

– Как добрались? Как там погода?

– Там зима. – Казалось бы, Бадоеву стоит расслабиться – в Москве уже, рядом коллега-революционер, охрана коллеги, и террорист номер один обезврежен. Но нет, видно, что министру не по себе.

– Свободны.

Прежде чем охрана покинула кабинет, тот боец, который обезвредил Ивана, шагнул к столу и положил на него пистолет, а главное – взрыватель.

– Было изъято.

И все – реальность перестала существовать для Жукова.

Спрятав пистолет, Первый никак не заинтересовался дистанционным активатором наномин. Они с Бадоевым принялись обсуждать дела в трудовых лагерях, высокую смертность и низкую рождаемость, повестку дня заседания, на которое Гургенчик, молодец какой, все-таки успел… Ожидая, что в любой момент с ним случится что-то нехорошее – застрелят его, собьют с ног, в общем как-то помешают, Иван медленно подошел к столу. Глубоко вдохнув, протянул руку к взрывателю, взял.

Заметив его маневр, Бадоев забеспокоился:

– Первый, дорогой, а что это у тебя враги народа спокойно по кабинету расхаживают, берут что хотят?

– Ну какой же Ваня враг? Мы-то с тобой, Гургенчик, знаем, что он ни в чем не виноват, что обвинили его по ошибке.

Палец Жукова замер у самой диафрагмы взрывателя. По ошибке? Значит, его амнистируют?

Впрочем, это уже не имело никакого значения.

Фалангу засосало в прибор. Взрыватель отчетливо зажужжал, стал теплым. Открылась заглушка, показался красный круглый сенсор.

– Ваня, что это у тебя за игрушка? – заинтересовался Первый.

Бадоев хрипло попросил выпить чего-нибудь покрепче. Лали стояла рядом с Иваном и наблюдала за его манипуляциями.

И вот тогда, мысленно торжествуя, Жуков заговорил.

Ему важно было, чтобы враги знали перед смертью, кто и за что их наказал. Он подробно поведал о плане отца, о наноминах в каждом искусственном органе, произведенном за последние шесть лет, о том, что стоит ему коснуться сенсора, и мины эти взорвутся, уничтожив селезенки, поджелудочные железы, клапаны и целые сердца, почки, легкие, трахеи, позвонки…

Стоит только коснуться – и элита перестанет существовать.

Слушая его, Первый улыбался и радостно кивал.

Лали отстранилась.

Правильно отреагировал только Бадоев – заголосил:

– Парень, ты только не делай глупостей! Я тебя прошу! Ты подумай, что ты затеял?! Разве можно так?! Столько людей! Разве можно?!

Кто бы говорил.

Жуков взглянул на Лали. Та отвела взгляд, словно ей неприятно на него смотреть и вообще она вроде как сожалеет, что они знакомы. Они теперь – чужие.

– Любимая, я…

Лали сделала вид, что не услышала. Ну и пусть.

Все так же улыбаясь, Первый закинул ногу на ногу.

– Прежде чем что-либо предпримешь… Ваня, ты подумал, что начнется, если руководство Союза уничтожить? Что будет, если не станет элиты? Представляешь, какие в стране вспыхнут беспорядки? Произойдет вторжение извне – не зря ведь в этом деле не обошлось без помощи из-за границы. Твоего отца, Ваня, настолько ослепила жажда власти, что он просто не способен был разглядеть очевидное. Американцы и китайцы много лет пытаются сменить режим в Союзе. Они боятся нас, боятся, потому что у нас есть ядерное оружие и мы показали всему миру, что в любой момент можем его применить.

Иван пожал плечами:

– Даже если и так, нужны перемены. Страна катится в никуда. Я побывал в гетто персов, я знаю, что творится в московском подземелье, я видел, как живут рабы в трудовых лагерях. Хуже, чем есть, уже точно не будет. Хватит. Элита – раковая опухоль, убивающая все вокруг себя. И опухоль эту надо нещадно удалить.

– Так уж и удалить? – Первый положил холеные руки на стол. – Ваня, ты посмотри на тех, кого хочешь убить. Вон, на экране. Ты ведь знаешь этих людей. Ты рос у них на глазах, ты играл с их детьми, они держали тебя на коленях и дарили тебе игрушки.

– Они – кровавые палачи! Революция – бойня, уничтожившая три четверти населения страны! Они заслуживают смерти! – выкрикнул Жуков.

Но он ли это говорил? Или память отца, его убеждения?

– Ваня, ты ведь убьешь не только палачей, но и ни в чем не повинных детей. Своих друзей, между прочим.

Первый сказал то, что Жуков страшился говорить сам себе. То, из-за чего сомневался. Он посмотрел на экран. Люди. Много людей. Он знает их имена, они все – из его счастливого детства.