Читать книгу "Пленительные объятия - Ферн Майклз"

— Ничего, скоро привыкнете, — приглушенно расхохотался он, глянув на сморщенное, багровое, со слезящимися глазами лицо Стефана.

Углубляясь в недра Бедлама, Сирена перебирала в памяти все когда-либо слышанные ею рассказы об этом ужасном месте. Люди говорили, что когда помешанные, мол, становились слишком тихими и спокойными, полностью замыкаясь в себе, то стражники начинали морить их голодом, обвязывать мокрыми простынями, бить, таскать за волосы — короче, издеваться как только можно, пока те не выйдут из себя и не сделаются буйными. Только в таком состоянии, видите ли, сумасшедшие способны собирать публику, а значит, и приносить доход…

Сирена была так перепугана, что поверила бы сейчас любым россказням. До ее слуха долетали вопли и стоны больных, их скулеж и рычание. Однако еще страшней оказались те камеры, откуда не доносилось ни звука. В них сидели совершенно невменяемые существа с пустым выражением в блеклых, водянистых глазах, со спутанными волосами и сгорбленными спинами — жалкие останки того, что некогда могло называться людьми…

— Ну, как тебе здесь нравится, дорогая? — осведомился Лэнгдом и, не получив ответа, продолжал: — Конечно, поначалу никому не нравится, но потом… Знаешь, некоторые умудряются жить тут очень недурно. При условии, разумеется, что у них есть заступники вне этих стен, заступники, которые были бы согласны оплачивать здешней прислуге уход за их подопечными.

Сирена продолжала хранить молчание и твердо шагала вперед, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не видеть прорубленных в стенах окошечек и припадавших к решеткам лиц.

Стефан свернул направо.

— Сюда, моя дорогая, — пробурчал он, хватая супругу за руку. — Я тут кое-что хотел показать тебе.

Стражник подвел их к двери находившейся в самом глухом конце коридора камеры и отодвинул засов. Сирена заглянула внутрь и поначалу ничего не могла понять, но потом, когда Стефан с каким-то странным блеском в глазах указал ей на кожаные ремни, семихвостые плети, деревянные гвозди, обычно загоняемые под ногти, утыканные металлическими шипами ошейники и помятые ведра, из которых жертву окатывают водой, чтобы привести ее на время в чувство, — Сирена все поняла и пришла в ужас. Лэнгдом с таким увлечением, с такой обстоятельностью рассказывал ей о палаческом инвентаре, что она сразу догадалась: старик не раз бывал здесь, в камере пыток, и наблюдал за тем, как истязают несчастных безумцев…

— Может, пойдем отсюда? — взмолилась Сирена, чувствуя, что вот-вот упадет в обморок.

— Как ты сказала? — переспросил Лэнгдом, доставая из жилетного кармана часы и глядя на циферблат. — Ах да, конечно, пойдем. Уже пора! Тут есть еще кое-что, способное, на мой взгляд, заинтересовать тебя.

Сирена покорно последовала за супругом, полагая, что чем меньше будет выказывать недовольства, тем скорее окончится для нее эта ужасная экскурсия.

Стефан остановился возле какой-то камеры, откуда не доносилось ни звука и в дверном окошечке не было видно света.

— Здесь, — торжественно проговорил супруг, — первая леди Лэнгдом провела остаток своих дней.

Прежде чем Сирена успела понять, что происходит, Стефан крепко схватил ее за запястье и втолкнул в камеру, дверь которой услужливо распахнул стражник.

— Нет! Нет! — завизжала испанка, валясь на пол. — Это безумие! Стефан, не надо!

Когда Сирена вскочила на ноги, ключ уже повернулся в замке дважды, в окошечке мелькнула довольная физиономия Стефана, и это было последнее, что ей удалось увидеть.

Внезапно в углу камеры зашелестела солома. Испанка поняла, что ее поместили с другими заключенными. Глаза понемногу привыкли к темноте, и Сирена уже сумела рассмотреть в ней три женские фигуры. Трудно было сказать, сколько времени находились несчастные в Бедламе, но, судя по их облику, прошла целая вечность с тех пор, как они в последний раз видели солнечный свет и дышали свежим воздухом: все три были жалкими, изможденными созданиями, одетыми в вонючие лохмотья и нещадно истязаемые вшами. Сирена стала горячо молиться про себя, чтобы Господь либо немедленно вызволил ее отсюда, либо поскорее лишил рассудка… Одна из женщин скорчилась вдруг на соломенной подстилке и захохотала, в то же время глядя на новенькую полными ненависти глазами.

Сирена отступила, заняв единственный свободный угол в камере. Тусклый свет горевшего в коридоре факела позволял кое-как изучить окружающую обстановку — каменные стены, покрытые слизью, забросанный гниющими объедками пол, пропитанные мочой соломенные подстилки… Нервы натянулись как струны, и испанка подумала с тоской, сколько же пройдет еще времени, прежде чем она ко всему этому привыкнет…

Внезапно одна из женщин набросилась без всякого предупреждения на Сирену и сорвала с нее легкую накидку. Другая — самая старшая — сбила испанку с ног и овладела туфлями. Третья, следуя примеру подруг, стянула с новенькой платье, отползла подальше в угол и заурчала по-звериному над своей добычей.

Сирена кое-как поднялась на ноги, но тут, словно бы по команде, все три вновь разом налетели на нее. Стало понятно, что речь идет уже о жизни и смерти… Испанка собралась с силами, замахнулась и ударила кулаком по голове одну из нападавших. Та заскулила как побитая собака и отползла в угол. Остальные оказались более упорными, но скоро Сирена и их одолела. Она стояла прямо посередине камеры, готовая отразить, если надо, любую атаку…

Воцарилась тишина. Испанка, уверившись в окончательности своей победы, обошла по очереди всех трех сокамерниц и вернула себе накидку, туфли и платье. Женщины не возражали, видимо, проникшись уважением к противнику. Сирена понимала, что они не ожидали обнаружить в ней такую силу, и молила Бога избавить этих троих от желания сразиться вновь.

Прошло несколько часов, прежде чем коридорные начали разносить по камерам воду и смахивающую на помои баланду. Послышался лязг подаваемых в дверные окошечки мисок и деревянных кружек. Компаньонки Сирены также уловили недвусмысленный шум в коридоре и стали скрестись, слюноточа, в дверь.

После обеда, от которого испанка, разумеется, отказалась, она просидела еще несколько часов, привалившись к стене, но не отваживаясь заснуть, чтобы, чего доброго, эти сумасшедшие опять не совершили нападения. Единственным желанием Сирены было поскорее вырваться отсюда и бежать, бежать, пока не станут подламываться ноги!

Потом коридорные снова принесли еду. Снова послышались вопли и стоны помешанных, снова заскрежетали поднимаемые на дверных окошечках решетки… Когда Сирена увидела выданную ее сокамерницам жиденькую кашицу в деревянных плошках, то подумала, что уже, должно быть, утро. Итак, она провела в Бедламе почти целые сутки, пялясь во тьму и всеми силами отгоняя от себя сон! Глаза постоянно поворачивались в сторону тускло горевшего в коридоре факела. Тело страшно болело, ноги затекли, хотелось пить, есть, хотелось… Впрочем, только чудо могло спасти ее!

Задумавшись о том, каким образом Стефан объяснит фрау Хольц отсутствие супруги, и не найдя для этого отсутствия хоть сколько-нибудь вразумительных причин, Сирена поняла, что он не сможет так просто оставить ее здесь. А ведь существуют еще так называемые охотники за достопримечательностями! Ну конечно! Испанка быстренько сосчитала, загибая пальцы, какой сегодня день. Оказалось — пятница. Значит, завтра суббота! Искатели острых ощущений не преминут явиться и, заплатив свои полпенни, отправятся на экскурсию! Разумеется, кто-нибудь узнает ее, ведь это в основном люди светские, бывающие в модных салонах, на балах, званых обедах… Сирена попросит, конечно небезвозмездно, передать весточку фрау Хольц, а там уже узнают Ян и Виллем, а там уже… Словом, ее вытащат отсюда! Как-нибудь изловчатся!