Читать книгу "Подозреваемый - Майкл Роботэм"

Хоспис «Сквайрс Гейт» прилепился к каменистой возвышенности, словно проржавел там в соленом воздухе. Башенки, аркообразные окна и пологая крыша, похоже, сохранились с эдвардианских времен, однако внешние строения новее и выглядят не столь устрашающе.

Охраняемая тополями дорога огибает переднюю часть хосписа и оканчивается парковкой. Я иду, ориентируясь по указателям, в нужное отделение, выходящее окнами на океан. Коридоры пусты, а на лестницах почти чисто. Медбрат-негр с бритой головой сидит за стеклянной стенкой, уставившись в экран. Он увлечен компьютерной игрой.

– У вас есть пациентка по имени Бриджет Ахерн?

Он смотрит на мои брюки, утратившие на коленях свой первоначальный вид.

– Вы родственник?

– Нет. Я психолог. Мне надо поговорить с ней о ее сыне.

Он поднимает брови.

– Не знал, что у нее есть сын. К ней приходит не много посетителей.

Я иду за его легко переваливающейся фигурой по коридору, потом он поворачивает под лестницей и выводит меня наружу через двойную дверь. Широкая дорожка, посыпанная гравием, пересекает газон, где на садовой скамейке две медсестры с тоскливым видом едят сандвичи.

Мы входим в одноэтажную пристройку, расположенную ближе к утесам, и попадаем в длинную общую палату с дюжиной кроватей, половина из которых пуста. Костлявая женщина с гладким черепом лежит, облокотившись на подушку. Она смотрит на двух маленьких детей, малюющих что-то на бумаге в ногах ее кровати. В стороне одноногая женщина в желтом платье сидит в коляске перед телевизором, укрывшись вязаным одеялом.

В дальнем конце палаты через две двери располагаются отдельные комнаты. Медбрат не утруждает себя стуком. В комнате темно. Сначала я не замечаю ничего, кроме техники. Мониторы и пульты создают иллюзию медицинского совершенства: словно все возможно, если настроить аппаратуру и нажать нужные кнопки.

Женщина средних лет с ввалившимися щеками лежит в центре паутины трубок и проводов. На ней светлый парик, у нее большая обвислая грудь и черные пятна на шее. Ее тело прикрывает розовая сорочка, плечи спрятаны под поношенным красным кардиганом. Раствор движется по трубкам, вползающим в ее тело и выползающим из него. На запястьях и лодыжках черные линии – недостаточно темные для татуировок и слишком аккуратные для синяков.

– Не давайте ей сигарет. Она не может прочистить легкие. Как только начинает кашлять, трубки вылетают.

– Я не курю.

– Молодец. – Он вытаскивает сигарету из-за уха и перемещает ее в рот. – Обратную дорогу найдете сами.

Занавески задернуты. Откуда-то доносится музыка. Только через какое-то время я понимаю, что это играет радио на прикроватном столике, рядом с пустой вазой и Библией.

Она спит под действием лекарств. Возможно, морфия. В нос вставлена трубка, другая выходит откуда-то из области желудка. Ее лицо повернуто к респиратору.

Я прислоняюсь к стене и упираюсь в нее затылком.

– От этого места мурашки по коже, – говорит женщина, не открывая глаз.

– Да.

Я сажусь на стул, чтобы ей не пришлось поворачивать голову в мою сторону. Ее глаза медленно открываются. Лицо белее стены. В полутьме мы смотрим друг на друга.

– Вы когда-нибудь были в Мауи?

– Это на Гавайях.

– Я знаю, где это, черт побери. – Она кашляет, и кровать сотрясается. – Там я сейчас должна быть. Я должна быть в Америке. Я должна была родиться американкой.

– Почему вы так говорите?

– Потому что янки знают, как жить. Все там больше и лучше. Люди смеются над этим. Они называют их невежественными и заносчивыми, но янки просто честные. Такие маленькие страны, как эта, они съедают на завтрак, а перед ужином испражняются ими.

– А вы были в Америке?

Она меняет тему. Ее глаза опухли, из уголка рта течет слюна.

– Вы врач или священник?

– Я психолог.

Она саркастически смеется:

– Тогда вам нет смысла знакомиться со мной. Если только вам не нравятся похороны.

Рак, видимо, прогрессировал быстро. У ее тела не было времени истаять. Она светлокожая, с изящным подбородком, грациозной шеей и тонко вырезанными ноздрями. Если бы не эта обстановка и не сиплый голос, она бы могла выглядеть вполне привлекательной.

– Проблема рака в том, что он не похож на рак. Простуда кажется простудой. Сломанная нога кажется сломанной ногой. Но о раке ничего не знаешь, пока не получишь снимки и результаты сканирования. Если, конечно, не считать опухоли. Кто может забыть об опухоли? Потрогайте ее!

– Спасибо, не стоит.

– Не смущайтесь. Вы большой мальчик. Потрогайте. Наверное, вы сомневаетесь, что они настоящие. Большинство мужчин сомневаются.

Ее рука протягивается и обхватывает мое запястье. У нее удивительно сильная хватка. Я подавляю в себе желание отшатнуться. Она кладет мою руку себе под сорочку. Мои пальцы прикасаются к ее мягкой груди.

– Вот здесь. Чувствуете? Раньше она была как горошина: маленькая и круглая. Теперь размером с апельсин. Шесть месяцев назад она распространилась на кости. Теперь на легкие.

Моей рукой, все еще лежащей у нее на груди, она трет свой сосок, и я чувствую, как он постепенно твердеет.

– Можете заняться со мной любовью, если хотите. – Она говорит серьезно. – Я хотела бы почувствовать что-нибудь еще… кроме этого распада.

Выражение жалости на моем лице приводит ее в ярость. Она отбрасывает мою руку и плотно оборачивает грудь кардиганом. Теперь она не смотрит на меня.

– Я должен задать вам несколько вопросов.

– Забудьте об этом. Мне не нужны ваши ободряющие речи. Я не ищу веры и перестала заключать сделки с Богом.

– Я здесь из-за Бобби.

– А что с ним?

Я не спланировал свои вопросы. Я даже не знаю точно, чего ищу.

– Когда вы видели его в последний раз?

– Шесть, может, семь лет назад. У него постоянно были неприятности. Никого не слушался. Меня, во всяком случае. Ты отдаешь ребенку лучшие годы своей жизни, а он всегда остается неблагодарным. – Короткие, рваные фразы. – И что же он сделал на этот раз?

– Его обвиняют в нанесении телесных повреждений. Он избил женщину до потери сознания.

– Свою подружку?

– Нет, незнакомку.

Ее черты смягчаются.

– Вы с ним говорили. Как он?

– Он озлоблен.

Бриджет вздыхает.

– Когда-то я думала, что в роддоме мне подсунули чужого ребенка. Он не выглядел моим. Он был похож на отца, к сожалению. Я ничего своего в нем не видела, кроме глаз. У него были две левые ноги и булка вместо лица. Он ничего не мог держать в порядке. Так и норовил взять вещь в руки, разобрать, посмотреть, как она работает. Однажды он сломал прекрасное радио и разлил кислоту из батареи по моему лучшему ковру. Совсем как отец…