Читать книгу "Банда Гимназиста - Игорь Пресняков"

– Помню, ваше благородие, слова твои о том, что рожи у нас с корешами «явно бандитские», потому и не хочу рисковать. Ваша-то офицерская стать никого не смутит! Ты только скажи – сей момент притащим и мундир нужный, и аксельбанты. Да и сами прилатаемся[176], как положено.

Вечером я спросил совета у Аркадия. Он только пожал плечами:

– Мы уже влезли в этот промысел по уши, остается лишь глотнуть воздуха и – нырнуть с головой. Меня в свою компанию взять не желаете? А то я, знаете ли, вчерашней ночью вдрызг проигрался.

На следующий день ювелир из Миллерова собрался переезжать на новую квартиру. Горничная его приятеля, отца Полидора, выбежала на улицу за извозчиком. Зафрахтованная Федькой пролетка ожидала неподалеку, на козлах сидел Мотя-Одессит.

Ювелир с семьей и вещами спустился к экипажу и покатил. В условленном месте стоявший на тротуаре патруль подал вознице знак остановиться. Капитан и двое солдат подошли к экипажу. Офицер приказал главе семейства предъявить документы. Придирчиво рассмотрев их, командир патруля предложил «господину и его домочадцам» проехать «для выяснения некоторых деталей». Попыхтев и посетовав на казарменный формализм, ювелир согласился. Патрульные попросили пассажиров потесниться, уселись в пролетку и велели извозчику трогать.

Когда экипаж остановился у обыкновенного трехэтажного дома, ювелир справился, куда же их привезли. Офицер объяснил, что в одной из квартир находится «комендантский пункт». Капитан обещал выяснить все формальности касательно документов по телефону.

Внутри «комендантского пункта», имевшего вид полковой канцелярии, дежурил молоденький унтер. Он предложил задержанным подождать в соседней комнате, а вещи оставить на его ответственное попечение. Как только несчастные вошли в комнату, дверь за ними замкнули на запор, патрульные перенесли чемоданы в пролетку и уехали.

Доподлинно известно, что успех опьяняет. В особенности, если человек к нему не привык. И дело вовсе не в самолюбии – вкус успеха очень уж сладок. Мы с Аркадием быстро втянулись в «Федькину работу». Его банда была довольно крупной, в восемьдесят человек, но плохо организованной и чересчур демократичной. Я постарался навести порядок. И это удалось: авторитет Фрола и мое упорство превратили наше сообщество в четко отлаженный преступный механизм. Неуемной жадности и всеядности шайки я противопоставил принцип целесообразности, тщательной подготовки дела и применения «крайних мер» только в особых случаях. Банда отказалась от мелких и глупых налетов, стала заводить знакомства с чиновниками и офицерами контрразведки. (Подкуп процветал всюду: каждый представитель власти понимал, что через месяц-другой в город войдут большевики, и поэтому бессовестно брал взятки.)

Рьяные сторонники «воровской вольницы» были изгнаны, их ряды я восполнил беглыми и отчаявшимися офицерами-добровольцами. Верной опорой мне стали Аркадий (именовавшийся теперь Кадетом) и поручик-дезертир Алексей Артемьев.

Поначалу только варнацкий авторитет Фрола «освящал» наше сообщество и давал ему «легитимность» по сравнению с многочисленными шайками фраеров и залетных удальцов. Однако очень скоро и моя собственная фигура стала представлять значительный вес. Паханы, «старые» варнаки и скороспелые уркаганы-«законники» относились ко мне с уважением и почетом. Впрочем, в условиях, когда исход любого дела решала сила и слаженность, достичь этого было нетрудно.

Тем не менее мысли об уходе за кордон я не оставлял. Фрол отмахивался и заверял, что располагает «надежной переправой»:

– Есть у меня верный фраинд, тот при нужде свезет нас по морю куда угодно. Не беспокойся, атаман, сделает в ажуре.

Очевидно, не у всех жителей Ростова была такая уверенность. Красные упорно рвались на юг, и потому огромные массы непролетарского населения всеми возможными средствами старались покинуть город. Наступала самая благодатная для всех преступников пора – «междуцарствие».

Сразу же по наступлении нового, 1920 года стало ясно, что вскоре Ростов будет сдан. И действительно, вечером 8 января в город вошла Красная армия.

На некоторое время, опасаясь рейдов ЧК, направленных на поиск оставшихся белогвардейцев, жизнь словно замерла. Через неделю все вернулось на круги своя. Разве что теперь, при Совдепе, торговля не велась так открыто, как раньше. Справедливая большевистская власть уравняла честных негоциантов со спекулянтами и барыгами, а значит, сделала их частью нашего, преступного мира. Мы с Федькой быстро поняли, что поддержка некоторых подпольных дельцов стала очень выгодной, как и реальный контроль над ними. Мы вновь сократили шайку и отошли от налетов. Мы старались прибрать к рукам самогоноварение, торговлю табаком, керосином и мылом. Конечно, мы нарушали воровской Закон, занимаясь такого рода «промыслом», но кто бы посмел нас в этом упрекнуть? Правда, Федька иногда терзался муками своей варнацкой совести, но послушно внимал моей железной логике:

– Большие деньги утекли с отходом белых армий, – поучал я его в минуты благодушия. – Заводчики, биржевики, праздные кутилы с туго набитыми кошельками убежали. Учись, братец, у кумиров большевиков – Маркса и Энгельса! Эти мудрые старцы писали, что только труд и умение приспосабливаться к заданным условиям превратили обезьяну в человека. Вот и ты, милейший, трудись и приспосабливайся.

Федька же только ворчал, обижаясь, что ему, видному уркагану, записали в прародители какого-то «черта хвостастого»…

Между тем гражданская война продолжалась. Положение на фронте оставалось сложным. Несмотря на явные победы красных и отступление Деникина на Кавказ, белогвардейцы все-таки готовились к контрнаступлению.

За два дня до возвращения в Ростов белых случилась неприятность: большевистский уголовный розыск накрыл одну из наших «хаз», где в тот момент находился я сам. В тюрьме кто-то рассказал следователю, что выдававший себя за случайного посетителя квартиры мещанин Юрий Немов – известный в городе главарь банды по кличке Черный Поручик. Меня стали усиленно допрашивать.

И тут произошло чудо: в тюрьму прибыл член Реввоенсовета армии, оборонявшей Ростов. Красный чиновник собрал во дворе арестантов и предложил выйти вперед тем, кто знаком с военным делом и не запятнал себя преступлениями против рабочего класса. Я вспомнил, что большевикам милее самый отъявленный бандит, нежели слезливый дворянчик или буржуй, и тоже вышел вперед. Член Реввоенсовета предложил нам в «грозный для народной власти час» проявить сознательность и помочь в отражении наступления врага. Услышав такое, вся арестантская ватага рванула было вперед, но суровый «реввоенсоветовец» приказал конвойным отделить настоящих, чистых сердцем коммунаров от мнимых. Сотня «избранных» тут же покаялась в грехах, вспомнила рабочее-крестьянское происхождение и пожелала записаться добровольцами в Красную армию.

«Пролетарский батальон перековавшихся преступников», как нас образно именовали, освободили из тюрьмы и повели в казарму. Там всех переписали, выдали винтовки и пешим маршем отправили на передовую. Однако наш славный батальон разбежался при первом же столкновении с противником. Уже вечером я сидел в кругу моих подручных и пил за торжество социальной философии большевизма.