Читать книгу "Ящик Пандоры - Фридрих Незнанский"

— Алё...

— Что такое, Шура?!

— Ой, это ты...— В трубке послышались подозрительные всхлипывания.— Она ведь привезла мальчонку-то, дурища эта, ласточка наша. Нет, ты представляешь?!

Меркулов ощутил, как к его горлу подступил комок, и предметы перед глазами почему-то стали расплываться огромным цветным пятном. Он набрал как можно больше воздуха и несколько секунд- держал грудную клетку в распертом состоянии, потом выдохнул шумно и сказал спокойно:

— Вот и хорошо. Вот и хорошо. А теперь слушай. Штучка эта принадлежит Ромке.

Он услышал, как Романова повторила шепотом: «Штучка эта принадлежит Ромке». Помолчала и добавила громко:

— Вот и хорошо. Ты скоро? Тогда я тебя жду здесь.

Меркулов положил трубку и заглянул через плечо Борко: на экране вместо непонятных знаков расположились аккуратные ряды фамилий и кличек: Феоктистов, А.Пухин, Кингсепп, Чеснок... И.Пухин, Бил, Саламандра... Хам, Транин, Козлиха... Болотин, Толбаев... Всего двадцать четыре...

Борко оглянулся на Меркулова:

— Знаете, почему у двух имен вместо номеров нули?

— Вероятно, они больше не состоят в группе Биляша.

— Они больше нигде не состоят. Полковник Игорь Трофимович Пухин, командир одного из полков Кантемировской дивизии был убит неизвестными лицами два месяца назад. Его двоюродный брат Аркадий стал замполитом этого полка спустя две недели после смерти полковника.

— В таком случае возможно, что «Козлиха» — это Татьяна Бардина. В позапрошлом году убита Биляшом... Андрей, разрешите я перепишу эти фамилии?

— Не надо переписывать.

Борко нажал на какую-то клавишу, и из принтера вылез красиво напечатанный список, в котором, однако, не было имен Красниковского, Амелина, Чуркина, Зимарина.

— Константин Дмитриевич, это не группа Биляша. Это группа Феоктистова, генерал-лейтенанта госбезопасности и " начальника шестого управления контрразведки. Сам Биляш входил в подразделение этой группы, членам которого были выданы пропуска — каждый шестой номер после номера самого Феоктистова. Я думаю, что это группа Пухина.

— Вы хотите сказать, что вся группа Феоктистова состоит из ста сорока четырех человек?

— Это слишком простой арифметический подход. Боюсь, что их гораздо больше. Я вам очень благодарен, Константин Дмитриевич, за то, что вы мне дали ключ. Я не смею больше вас держать. К сожалению, сам я не очень вам помог. Все это ведь вас не интересует... Нет, нет, Константин Дмитриевич, я без всякой иронии, я искренне желал бы иметь вас и ваших друзей в наших рядах. Вот этот самый список говорит об очень многом. Внутри армии, КГБ, милиции зреет заговор, это не паранойя, это реальность. Полковник Игорь Пухин, незадолго до своей гибели, имел весьма нелицеприятную беседу с генералом Феоктистовым. У меня есть небольшая часть этого разговора, записанная на пленку. Я тогда не придал большого значения этому, думал, как всегда — межведомственная возня... В общем, это долгая история. Вы спешите. Когда освободитесь — звоните, мы можем встретиться в самое ближайшее время. Не медлите, Константин Дмитриевич. Идемте, я вас провожу. Сюда, пожалуйста. Спуститесь по лестнице прямо. в подвал, оттуда выход во двор.

Борко прошел мимо входной двери и потянул один из крючков вешалки для пальто. Открылся проем в стене, в который они вошли согнувшись. Там оказалась довольно большая комната с выходом на черный ход. В одном углу один на другом Лежали несколько матрасов, в другом стоял огромный холодильник. «Боже, неужели это все возможно? — думал Меркулов, спускаясь по винтовой почти не освещенной лестнице.— Неужели прав Саша, что совершается Преступление, жертвам которого несть числа».

44

Ника ушла в комнату и стала у окна, и так стояла несколько часов, не оборачиваясь, засунув руки в глубокие карманы ситцевого халата, только время от времени вынимала оттуда сигареты и спички. Она вглядывалась в опускающийся над Матвеевкой вечер, не замечая, как Шахов что-то искал, осторожно передвигаясь по комнате, потом писал и мял бумажные листы, снова писал... А когда она наконец, обернулась, то увидела, как он вложил исписанные листы в конверты, вытащил из нагрудного кармана красную книжечку и отправил ее в один из конвертов. Она следила за движениями его рук — размеренными, спокойными, но не нарочито размеренными, не нарочито спокойными, это были движения рук человека, принявшего единственно правильное решение, подведшего черту под огромным отрезком времени, под всем тем, чем он жил последние десятилетия.

Он посмотрел на Нику, увидел ее удивленно встревоженный взгляд и махнул рукой в сторону конвертов, нет, не махнул, отмахнулся от них, как от назойливой мухи, как бы давая понять, что сейчас еще не время обсуждать его проблемы, что главное сейчас — ждать возвращения домой ее сына. И Ника улыбнулась Шахову — той же улыбкой, которой она улыбалась раньше шоферу Мите,— как будто она знала о том, что было известно пока только ему самому, Шахову: о решении уйти со всех постов, государственных и партийных, посвятить, оставшуюся жизнь ей, Нике, уехать за город и поселиться в большом старом доме, который стоит заколоченным два десятилетия, наполнить его детьми, своими и чужими, истратить полученные за публикацию работ за границей деньги, ожидающие его в иностранных банках, на устройство всего этого дела и — жить, жить для себя, для Ники, для Кеши, для других детей, а следовательно и их родителей, и о многом другом, что еще не совсем ясно вырисовывалось в его воображении. И найдутся другие люди, что прекрасно смогут заменить его на всех, разом ему опостылевших, постах, от которых он просто устал, и эти люди сумеют гораздо лучше его лавировать в этом море неразберихи и тупости и будут, может быть, несравненно более полезными стране, чем он...

И снова Ника стояла у окна, считая падающие августовские звезды, снова курила, стряхивая пепел в пепельницу, стоявшую на подоконнике. Она не обернулась, когда раздался звонок в дверь и вошел шофер Митя и Виктор Степанович попросил его об одолжении — поехать сначала на Старую площадь в ЦК и передать дежурному один из «конвертов, затем — в Кремль, в эксведиципо Кабинета министров СССР, с конвертом, адресованным премьер-министру Павлову; и после этого отправиться на квартиру Шахова, где упаковать в небольшой чемодан рубашки и нижнее белье по своему вкусу, а также все содержимое письменного стола.

Митя шумно вздыхал, слушая Шахова и рассматривая конверты, как будто старался угадать, что там внутри.

— Будет «выполнено, Виктор Степанович,— сказал » шофер,— за час обернусь. А вы бы спать легли, Вероника

Николаевна, утро вечера мудренее.

— Нет-нет, Митя, я жду своего маленького, уже скоро...— сказала Ника через плечо.

Митя пожал широкими плечами, недоуменно посмотрев на Шахова, но тот сделал успокаивающий жест рукой, мол, с Никой все будет в порядке. И тогда зазвонил телефон — один звонок, второй — и затих. Это был условный сигнал — свои. Ника спокойно подошла к аппарату, нажала кнопку подключения к магнитофону, как того требовала инструкция, данная работниками МУРа, и сняла трубку, когда звонок раздался вновь. В тишине квартиры из динамиков раздался резкий голос: