Читать книгу "Ричард Длинные Руки - принц короны - Гай Юлий Орловский"

— Боюсь, — ответил я, — что ты угадала, хотя еще не знаешь… в каком смысле.

Она подняла на меня взгляд больших чистых глаз, исполненных невинности, вот уж в самом деле повезло ей с таким телом и такой внешностью, произнесла так же тихо и покорно:

— Хорошо, делайте со мной все, что хотите…

Она сбросила плащ, легла на ложе и, приподняв платье до пояса, раздвинула ноги, а глаза закрыла.

Я взял стул и сел, упершись руками и грудью на спинку. После некоторого молчания ее длинные ресницы затрепетали, она открыла глаза, теперь в них было слабое непонимание.

— Господи… чего желает господин?

Я сказал с неохотой:

— Расскажи о себе. Не волнуйся, я заплачу. Расскажи.

Она переспросила:

— Это… нужно?

— Даже не представляешь, — ответил я, — насколько.

Она медленно села, так же замедленным движением опустила платье, закрывая полные белые ноги изумительной и чувственной формы.

— Что именно?

— Я бродячий священник, — пояснил я. — Странствующий. Блуждающий, аки… в общем, сегодня здесь, завтра там. Можешь сказать все без утайки, тайна исповеди обеспечена.

— Я сирота, — ответила она, — родителей потеряла давно. Имя мое — Натарелла Дормер. Пропитание добываю случайными подработками.

Она прямо посмотрела мне в глаза, а я сказал мирно:

— Я понял, какими именно. Но, скажу сразу, не вижу в этом особого греха, а мелких у нас всех настолько много, что и говорить о них смешно, да и язык устанет перечислять. Прелюбодеяние входит в число смертных грехов, но запрет касается прелюбодеяния с женой брата, друга или женой или дочерью любого человека, которому этим самым наносится вред… Но воспользоваться твоими услугами — это не прелюбодеяние. Да и за плату — это не прелюбодеяние.

Она слушала, как вижу по лицу, со странным чувством облегчения, тревоги и даже страха, а также недоумения, кто я такой и почему вдруг проявил к ней такой интерес, что выходит за рамки простого интереса мужчины к женщине.

— Господин, — сказала она тихонько, — вы сказали все правильно… сразу чувствуется благородный человек, что умеет красиво связывать слова… однако… что вы хотите от меня?

Я так же прямо смотрел ей в лицо.

— Дорогая, по некоторым непроверенным… и не вполне заслуживающих доверия данным, ты — великая грешница. Правда, надо признаться, хоть и с неохотой, предыдущие сведения подтвердились полностью… я о других грешниках, потому и насчет тебя готов почти поверить. Тем более ты — женщина, а, как известно, женщина — сосуд греха. И вообще, если бы не Ева, мы бы оставались безгрешными… наверное.

— Господин?

— Отвечай, — сказал я, — кто ты.

— Господин, я простая женщина…

— Женщины не путешествуют в одиночку, — прервал я. — Ни простые, ни очень даже не простые. А ты все-таки относишься больше к непростым.

— Господин?

— Видно же, — сказал я с досадой, — что не простолюдинка. — Твои руки никогда не знали тяжелого крестьянского труда! Никогда не держали в руках лопату или грабли… Мы оба с тобой знаем, что они держали, но умолчим из деликатности. Я просто хочу знать, почему тебя, блудницу, без всякого сомнения… и не спорь не спорь, я это знаю!.. считают великой блудницей. Что такого особенного натворила?

Она опасливо отодвинулась на лавке, на лице уже откровенный страх.

— Господин?

— Давай начистоту, — сказал я в нетерпении. — Скажем сразу, я знаю, кто ты. Нет, не кто, а откуда.

— Я из маленького села…

— Ты из ада, — прервал я. — Сумела сбежать, хотя, глядя на тебя, не скажешь, что ты очень уж ловкая… Отвечай, кто помог, как бежали… Хотя нет, мне это надо?.. Я не хочу и не буду влезать в такие дела. Просто расскажи, за что тебя в ад. И помни, что хотя сбежавших оттуда обычное оружие не берет, но я уже отправил обратно, начиная с Конрада Синезубого, еще несколько человек, точно так же отправлю и тебя.

Она вздрагивала от моих слов, с мукой поглядывала то на окно, то на дверь, но я сел так, чтобы загородить дорогу, а меч обнажил и держал на коленях.

Я ждал, она пару раз взглянула на то, как я сжимаю рукоять. При малейшей попытке подняться с лавки тут же рука моя сделает короткий выпад и нацеленное в нее острие пронзит ее хрупкое тело насквозь.

— Я не знаю, — проговорила она вздрагивающим голосом, — кто вы… и зачем мне все это говорите. Да, я великая грешница.

— Что ты сделала?

— Я торговала своим телом, господин.

Я нетерпеливо отмахнулся.

— Это делают все женщины. Даже брак — это торговля телом, когда женщина за использование своего тела получает защиту и деньги мужа. Все женщины при дворах знатных людей торгуют интимными услугами, получая за это для своих мужей титулы, звания и земли. Это самый прибыльный вид торговли, ибо товар всякий раз остается дома, а процент дохода зашкаливает… Но что-то еще?

Она посмотрела с недоумением.

— Разве этого мало?

— Тогда все женщины пойдут в ад, — сказал я, — а это вряд ли. Когда грех становится всеобщим и обыденным, то приходится объявлять его уже не грехом, а свободой отношений, свободой личности и всяческих прав на самовыражение… Что-то еще? Хотя зайдем с другого конца, как все началось?

Она тяжело вздохнула, быстро взглянула на меня. В глазах заблестели слезы, а еще в них появилось нечто похожее на старое страдание, которое очень долго находилось под множеством замков.

— Господин, просто убейте.

— Нет, — отрезал я. — Мало ли что кто-то хотел бы использовать меня только как гончего и палача! Но я изволю присвоить себе и функции судьи.

Она произнесла безжизненным голосом:

— Я готовилась выйти замуж, но за день до этого меня похитили и зверски изнасиловали. Пятеро. Сильно избили, изнасиловали, а потом выбросили из повозки. Но я все-таки выжила…

— Соболезную, — сказал я с сочувствием.

Она взглянула остро, да пошел ты со своим сочувствием, продолжила тем же мертвым голосом:

— С того дня в моей душе что-то сломалось, там все выгорело, оставив только ненависть и жажду наказать их. Я запомнила только одного из них, потому долго готовилась ему отомстить. Он всегда был окружен семьей и детьми, но однажды, застав одного, подсыпала тайком сонного зелья, отволокла в подвал, а там уже, крепко связав и заткнув ему рот, начала выспрашивать, кто был с ним еще…

— Рассказал? — спросил я.

Она кивнула.

— Его не пришлось даже пытать. Этот трус обмочился и выдал всех. Я не стала его мучить, просто вспорола живот и вытащила кишки наружу, а потом ушла, оставив его умирать медленно, чтобы успел подумать, что за все бывает расплата.