Читать книгу "Куриный Бог - Мария Галина"

Зубы у него были мелкие и острые.

Я видел тех людей, я трогал их, они были белые и холодные. Он соврал? — гадал Фома. Но могут ли кэлпи врать барду? Быть может, яд оказался слишком сильным?

Из-за цепочки плавучих островов, вытянувшихся вдоль рукава, появился плот. Двое кэлпи правили им, расставив ноги; мертвые кэлпи лежали на плоту, спеленатые, точно младенцы, руки вдоль тела, кожа серая, как подсохшая речная глина. Плот причалил к берегу, качаясь на прибрежной волне, и гребцы соскочили с него на землю так легко, что он качнулся лишь чуть сильнее.

— Мертвые трех гнезд лежат на этом плоту. Три гнезда ждут твоих песен.

— Я помню, — сказал Фома, — вы теперь пускаете своих мертвецов вплавь днем. Они так и плавают по Дельте взад-вперед, их носит приливом, пока человеческая машинка не сработает и не подожжет их…

Мертвецы лежали рядами, волосы измазаны в липкой черной крови, веки сомкнуты. Элата уложил в ногах у них грубо сработанное взрывное устройство и оттолкнул плот. Плот поплыл, казалось, сам по себе. Его не крутило в воде, как это обычно бывает, он качался на волне отлива, мертвые лежали, открыв лица бледному небу…

— Пой, — сказал Элата. Глаза его были полны слез.

И в груди у Фомы словно забила крылами птица, просясь на волю.

Уходят мертвые, —

пел он, —

По лезвию луча,

По колесу вод,

Под ними улитки, рыбы,

Над ними стрижи, зимородки,

Пяденицы, златоглазки,

Они посередине,

Плывут, ничего не видят…

На каком языке я пою? Откуда знаю слова? Словно в моей голове звучит чужой голос, а я только повторяю за ним. Это голос кэлпи, и я стал кэлпи, я стал жабой, большой белой жабой.

Но он пел и не мог остановиться, и арфа Амаргена пела вместе с ним, и грозные кэлпи стояли неподвижно, по высоким скулам текли слезы. Двое из них подошли, скрестили руки, подняли Фому над землей и понесли в лодку.

Элата уже стоял в своей лодке, гордый, что у него есть бард, а Ингкел прыгнул в другую лодку, принял Фому и усадил его на скамью.

Лодки отчаливали от берега, окружали плот с мертвецами, плыли по зеленой протоке, и ветки деревьев смыкались над ними. В зеленом сумраке кэлпи казались почти невидимками, даже одежда их была серебро и зелень. Повеяло морем, пересвист зимородков сменился резкими криками чаек. Стая рыбок пронеслась под днищем лодки — серебряные рыбки с темными спинами; морские рыбки.

— Дальше плот пойдет сам, — сказал Ингкел Фоме, которого от разрешившегося напряжения била дрожь, — в далекое соленое море, по открытой воде.

— Ты ничего не слышишь, Ингкел? — спросил Фома тихо.

— Погоди…

— Кажется… — Элата взмахнул шестом и закричал: — Назад, все назад!

Течение вынесло плот на открытую воду, закрутило, но вместо того чтобы вспыхнуть чистым огнем, он окутался бурым дымом, а из соседних проток, из-за плавучих островов, чихая и кашляя моторами, вырывались лодки людей, легкие катера, крытые броней, с пулеметами на носу и на корме. Удар разметал первый ряд лодок кэлпи, остальные рассыпались меж плавучими островками; якорь на тросе упал на плот, «кошка» пропахала лицо мертвеца, зацепилась за легкое бревно, трос натянулся, катер рванул, плот с мертвецами запрыгал за ним на волнах, точно поплавок….

Элата кричал проклятия, воздев кулаки к небу, лодка его была разбита в щепу, и он чудом выбрался на плавучий островок. Ингкел успел увести лодку со своим бардом от удара, подплыл к островку, ловко балансируя шестом, и Элата прыгнул на скамью.

— Они забрали наших мертвых! — воскликнул он. — Наших мертвых!

Голос, казалось, ударил с неба.

— Вы, зеленые твари! Жабы! Знаете, что мы сделаем с вашими мертвецами? Мы развесим их вниз головой на ограждениях, развесим за ноги, вы, уроды! За каждую подорванную платформу, за каждый школьный автобус, за каждого нашего мы будем вешать вас, твари, и живых, и мертвых! Я вам человеческим языком это говорю! А не поймете — вам же хуже, жабы. Но вы понимаете, я знаю!

Кэлпи взвыли в бессильной злобе и ярости, пулемет на корме катера развернулся, пули веером пошли по кустам, сбивая листья и ветки…

* * *

— Они забрали наших мертвых, — плакал Элата.

Три гнезда кэлпи, вернее, их остатки, плакали вместе с ним.

В укромном поселении на сваях, обросших мягкими водорослями, глубоко в сердце Дельты, новые мертвые лежали на тростниковом настиле, вытянувшись, отвернув от живых серые лица. Над свайными постройками смыкались кроны мангровых деревьев. Вдали рокотал прилив.

— Это все твои идеи насчет барда, Элата, — сказал чужой грозный кэлпи. — Эта маленькая бледная лягушка не бард. Это подделка. И песни его — ложь. — Он подскочил к Фоме и замахнулся, но Ингкел, который был начеку, перехватил его руку.

— Он пил молоко королевы, он — бард!

Я понимаю, что они говорят, думал Фома, они говорят не по-людски, а я понимаю их. Они говорят, что я не фомор… Но раз я понимаю их, значит ли это, что я уже и не человек? Я не ребенок и не взрослый… я никто.

Вожди чужих гнезд поднялись.

— Трусы, — горько проговорил Элата, — отступники. Вам просто понравилось воевать без бардов. Потому что это безопасно. Вам понравилось прятаться во тьме и пакостить по мелочам. Вам понравилось быть трусами.

— Следи за своими словами, Элата, — чужой кэлпи потемнел лицом и даже сделал движение, будто хотел ударить, но удержал руку.

— Мы будем драться между собой, — сказал Элата, — но сначала мы будем драться с людьми.

— Бард он или нет, но вот что я скажу тебе, Элата. Верни наших мертвых. Верни наших мертвых, и мы пойдем за тобой.

Чужие кэлпи попрыгали в пришвартованные к сваям лодки, погрузили в них новых мертвецов и оттолкнулись шестами. Остальные стояли, озадаченно глядя, как камыши смыкаются за ними.

— Это не твоя вина, бард, — великодушно сказал Элата, — ты пел правильно. Это вина людей.

Но я — человек, подумал Фома. Он прижал арфу к груди и ничего не сказал.

— У людей что, совсем нет чести? — сумрачно спросил Ингкел. — Мы же сопровождали мертвых.

Фома перевел дух. Как и в прошлый раз, мир после песни сделался болезненно четким, а каждый громкий звук заставлял вздрагивать и тоже причинял боль. Теперь что, всегда так будет?

— О какой чести вы все время твердите? — спросил он. — Вы же напали на автобус с детьми.

— Мы положили четверых, — сказал Элата, — за одного вашего.

— Но автобус был с детьми, — повторил Фома.

— Но мы не причинили вреда вашей молоди. Мы убили только того, кто вел железку. Потом, у нас тогда не было барда. — Элата помолчал и вновь сказал, словно это было самым лучшим доводом: — У нас тогда не было барда. А на эту мерзость, которой вы ковыряете Дельту, на ту, что достает со дна горючую грязь, мы напали честно. Мы закричали, мы зажгли огни. Мы щадили людей. А у самих был полный плот мертвецов. — Он схватился руками за голову. — Целый плот мертвецов! И теперь они повесят их за ноги! Надругаются над нашими мертвыми! Они просто животные, не знающие чести.