Читать книгу "Год спокойного солнца - Юрий Петрович Белов"

занесло и едва не бросило в придорожную канаву. Однако Ата справился с рулевым управлением, развернулся и помчался назад. Надо было догнать коляску, остановить, как-то подготовить Гельдыева, объяснить… Но скорость и время сделали свое дело — слишком далеко успел он проскочить, а до Совгата учителю было рукой подать…

Он увидел, как Гельдыев суетливо, сильно припадая на протез, соскальзывая и хватаясь за землю, поднимается по склону на вершину гряды… Ата даже двигатель забыл выключить, бросил тарахтящий мотоцикл и побежал следом, крикнув:

— Постойте!..

Но было уже поздно. Едва распрямившись и встав на увале, Гельдыев покачнулся, рухнул словно подкошенный и исчез из глаз, как, сквозь землю провалился.

Когда Казаков взбежал наверх, учитель хрипел, неудобно лежа на боку, подломив под себя руку. На посиневших губах пузырилась пена. Не успел Ата повернуть его, как тело Гельдыева дернулось и замерло недвижно. Закатившиеся глаза мертво смотрели в синее весеннее небо.

— Машину! Быстро машину! — дурным голосом закричал Казаков. — В город! В реанимацию!

По склону к ним бежали люди. Первым, несмотря на свою грузную на вид фигуру, оказался Сомов. Лицо у него было напряженное, сквозь загар проглядывалась бледность.

— А ну-ка, — отстранил он Казакова и, опустившись на колени, взял руку учителя за запястье, но пульс не прощупывался, тогда Сомов быстро расслабил галстук, расстегнул ворот и приник ухом к груди. — Нельзя его везти, не довезем, — сказал он, разогнувшись и посмотрев на главного инженера. — Кажется, наступила клиническая смерть. Через пять-шесть минут начнутся необратимые процессы… Все-таки я человек, близкий к медицине, — добавил он, усмехнувшись, но усмешка была виноватой, и смотрел он уже на одного только Казакова.

— Что же делать? — в отчаянии спросил тот и с надеждой осмотрел каждого, кто стоял вокруг; однако лица у всех были растерянные, испуганные, никто не ответил ему.

Между тем Кирилл Артемович ловко, сноровисто обнажил грудь учителя — она оказалась неожиданно по-молодому гладкой, поросшей седыми редкими волосами. И именно то, что на смуглой молодой и гладкой коже росли седые волосы, почему-то больше всего поразило Казакова, и потом, спустя много времени, вспоминая о случившимся, он прежде всего видел эту крепкую на вид, но бездыханную грудь в седых завитках.

— Вы вот что, — ни к кому не обращаясь, хрипло проговорил Кирилл Артемович, — дуйте кто-нибудь в колхоз, звоните в город, в скорую, пусть машину быстро высылают. А я попробую массаж сердца поделать, может, что и получится.

— Вы умеете? — с надеждой воскликнул Казаков и тут же вскочил, опережая шоферов. — Я сам смотаюсь и позвоню, я мигом.

Но, вскочив, готовый кинуться вниз и мчаться к ближайшему телефону, он все-таки помедлил, чтобы увидеть, как Сомов, засучив рукава клетчатой рубахи, обнажил крупные сильные руки, приложил к неподвижной груди учителя совсем не стерильные, со следами машинного масла ладони одна на другую, поерзал на коленях, устраиваясь поудобнее, и сильно, будто хотел проломить ребра, надавил. Грудная клетка с легким хрустом подалась, запала, но Сомов тут же ослабил руки, и она поднялась в прежнее положение. Он снова надавил и отпустил, снова…

— Ну что же вы! — сказал Сомов с упреком. — Время дорого…

Ата сорвался с места и побежал вниз, к мотоциклу. Включая двигатель, он мельком взглянул на сиротливо стоявшую у обочины инвалидную коляску.

«Я мигом, мигом, — повторял он, срываясь с места. — У нас же медицина чудеса делает… сердца пересаживают, а тут только клиническая смерть…» Но слово «смерть» обожгло его, и он уже ни о чем не думал кроме одного: успеть бы…

24

Странный у них получился разговор, нервный, непонятный, с недомолвками, очень напряженный разговор. Лена взвинчена была; не смотрела на Севу, отводила глаза, и слезы то и дело закипали в них. Она перебарывала себя, не давала сорваться, а он все поднять хотел, разобраться, что это на нее нашло. Ему думалось, она той обиды простить не может, когда он про деньги заговорил, но виноватым себя не чувствовал, да и надоедать ему начинала эта канитель. Сколько можно! Покуражились — и хватит. Подумаешь, заплатить предложил. Так не за постель же. И не чужие в конце концов. Если она такие сцены будет закатывать, лучше уж порвать раз и навсегда, красиво: разошлись как в море корабли. Девочек, что ли, мало? Другую себе найдет, покладистую, без фокусов, помоложе и внешностью получше. Пусть поглупей, зато все легко и просто будет.

Но еще жило в нем что-то, может быть привязался к ней или в самом деле нравилась. И поглупей ему совсем не хотелось, если уж честно. В этом была вся соль, что из ученых, без пяти минут кандидат…

Они в парке встретились, пустынном в этот полуденный час. Музыка доносилась издалека, радио, наверное.

— Не надо усложнять, — сказал он недовольно. — Договорились — значит, надо ехать. Сегодня последний срок платить, иначе путевки полетят. А деньги… — Сделав паузу, глазами по лицу ее шаря, предвкушая эффект, произнес небрежно и даже буднично: — Вот они. Сказано — сделано, заяц трепаться не любит.

Это его козырный туз был. Распахивая черный «дипломат» с металлическими светлыми обводами, он ожидал, что Лена вскрикнет от изумления, обрадуется, целовать его в порыве благодарности станет, засыплет вопросами или испугается на худой конец. А она только мельком глянула на пачки денег с бумажными, не банковскими склейками, наверное, не поняла, не разглядела и повторила с прежним упрямством:

— Поезжай один. Вернешься — там видно будет.

«Чокнутая-, определенно чокнутая». — Пораженный Сева с некоторой даже боязнью посмотрел на ее замкнутое, не отразившее ни одного из ожидаемых чувств лицо.

Захлопнув чемоданчик и замками щелкнув, он решительно поднялся со скамьи, где они сидели рядышком, произнес веско и с вызовом:

— Ну и дура. Жалеть потом будешь. Такого, может, никогда больше за всю жизнь не представится…

— Зачем ты написал эту статью? — неожиданно спросила она.

Так вон в чем дело!.. Сева смотрел на нее сверху вниз. Вон откуда все это идет — от зависти, от обыкновенной черной зависти. Не она, ученая дама, а он поднял в печати актуальную тему.

— Я литератор, — ответил он небрежно, но и с достоинством. — Такое мое дело — писать.

— Ты — преподаватель