Читать книгу "Отсутствующая структура. Введение в семиологию - Умберто Эко"

модели, нисколько не исключает того, что это самое нечто обеспечивает функционирование и других (и самых разнообразных) моделей; с другой стороны, если нечто имеет ту же самую форму, что и модель, тогда получается, что предложенная модель исчерпывающе описывает реальность и нет никакой необходимости продолжать строить уточняющие модели.

Было бы несправедливо сказать, что Леви-Стросс так уж легко соскальзывает от одного утверждения к другому, но нельзя не сказать, что в конце концов он это делает.

Предполагался ли такой переход заранее? Позволительно спросить: утверждение универсальных механизмов мышления это – западня, фатально уготованная Леви-Строссу, или это установка, которой он придерживался с самого начала? Конечно, сходные идеи возникают всякий раз, когда ученый оказывается перед необходимостью ввести в какие-то рамки процесс прогрессирующего разрастания артикулируемых структур.

Семья – это конкретная реализация, сообщение, построенное на основе того кода, каковым является система родства какого-то племени; но этот код в свою очередь становится сообщением, построенным на основе того более общего кода, каковым является система родства, общая для всех племен, и этот новый код есть не что иное, как частная реализация более фундаментального кода, позволяющего свести к общему знаменателю (на основе одних и тех же структурных законов) код родства, языковой код, кулинарный, мифологический и т. д.

Спрашивается, как следует понимать этот код, разработанный с тем, чтобы обосновать все прочие? Поскольку уже никакого более общего кода не выделить (как мы увидим позже, обратный ход неизбежен, однако мы ограничимся предположением, что ученый удовлетворен полученными результатами, позволяющими ему описать все рассмотренные до сих пор явления), то что это – предел, положенный конструированию оперативных моделей, или же основополагающий комбинаторный принцип, которому подчиняются все коды, изначальное устройство человеческого ума, в котором законы природы предстают как конституирующие законы культуры?[265]

II. 4. Неоднократно Леви-Стросс достаточно двусмысленно определяет код. В «Неприрученной мысли» очевидны колебания между идеей множественности кодов и постулатом единого кода, обосновывающего правила универсальной перекодировки: говорится, например, что тотемические понятия составляют коды для выработавшего и принявшего их общества[266]; говорится, что коды являются средством фиксации определенных значений и их транспозиции в другие системы (и, следовательно, имеются в виду средства, которые, воздействуя на системы значений, тем самым воздействуют на коды, переводя их в термины других кодов с помощью чего-то такого, именуемого «кодом», являющегося метаязыком по отношению к предыдущим)[267], говорится также, что системы значения представляют собой более или менее удачно разработанные коды[268], или даже выдвигается гипотеза, как, например, на заключительных страницах, посвященных историографии, согласно которой различные исторические эпохи следует изучать, прилагая к ним не только общий хронологический код, но и в свете частных хронологических кодов (события, значимые для кода, оперирующего тысячелетиями, не являются таковыми для кода, измеряющего время месяцами, и наоборот)…[269] Итак, разработка правил трансформации одного кода в другой представляется возможной, но вместе с тем не полагается никаких пределов индивидуации различных социальных и исторических кодов всякий раз, когда построение определенной модели проясняет механизм той или иной знаковой системы.

II. 5. Если бы дело ограничилось этим, никаких вопросов бы не возникло. Структура-код могла бы выводиться исследователем на основе среднестатистического узуса (так, код «языкХ» был бы только совокупностью условий использования данного языка определенным сообществом) и рассматриваться как зависящая от него структура, которая по мере выявления обретает характер нормы (с той оговоркой, что впоследствии она претерпевает изменения под влиянием узуса, когда отклонения от нормы перестают рассматриваться как отклонения).

С другой стороны, если структуры разворачиваются в целях понимания различных сообщений, то и сообщения, в свою очередь, ориентируют на выявление определенной структуры. Необходимость понимания сообщения побуждает соотносить его с определенным кодом: всякая декодификация начинается с дешифровки: чтобы понять знаковую форму, я соотношу ее с системой знаков и, стало быть, с кодом, значимым именно в этом его качестве. Это нетрудно сделать по отношению к сообщениям с легко узнаваемыми кодами, социальная и конвенциональная природа которых достаточно очевидна, как, например, в случае словесного сообщения. Но как быть в случае системы родства? Но как быть, если я еще не располагаю кодом, но должен распознать его в сообщении, дешифровать его? В этом случае я полагаю код (умственную конструкцию, оперативную модель) и тем самым придаю смысл структуре сообщения. Код полагается как модель для разных сообщений (точно так атомная модель Бора представляет собой модель структуры атомов отдельных элементов как, например, модель атома водорода, которая, в свою очередь, моделирует феномен, в противном случае остающийся вне сферы нашего опыта). Но каковы критерии оценки значимости кода, вложенного мною в сообщение? Он оценивается на основе своей способности упорядочивать это и другие сообщения, предоставляя возможность говорить о них в однородных терминах (т. е. используя один и тот же инструментарий определения). Выявить унитарные структуры (т. е. коды) в различных сообщениях (чтобы затем, в свою очередь, соотнести унитарный код-структуру с частным сообщением, построенным на основе более общего кода, позволяющего соотнести его с другими, более частными кодами) – значит понять разнородные феномены с помощью одного и того же концептуального инструментария. То, что разные языки (различные коды, понятые как сообщения-реализации некоего кода лингвистических кодов) сводимы к ограниченному числу оппозиций, свидетельствует только о том, что, прибегая к этой умозрительной конструкции, мы получаем возможность определить их в совокупности, причем наиболее экономно. Опыт отлился и окостенел в модели, но ничто с эпистемологической точки зрения не дает нам основания утверждать или отрицать, что мы обнаружили в нем нечто более окончательное, нежели бесконечную возможность других корреляций.

II. 6. Таким мог быть вывод. Но у Леви-Стросса этот намечающийся на многих страницах вывод сталкивается с другим, более настойчивым, более окончательным, который постепенно берет верх: всякое сообщение интерпретируется на основе кода, все коды взаимопреобразуемы, потому что все они соотносимы с неким Пра-кодом, Структурой Структур, отождествляемой с Универсальными Механизмами Ума, с Духом или – если угодно – с Бессознательным. Материя структурного исследования та же, что и материя всякого коммуникативного поведения, будь то поведение представителя примитивного или цивилизованного общества, это само наличное объективное мышление.

Проблема восхождения от кода к метакоду, обсуждавшаяся нами в оперативистских терминах, предстает у Леви-Стросса как в определенной степени уже решенная на путях некоего философского верования в объективность законов мышления:

Вне зависимости от того, будет ли исследование ограничиваться изучением одного общества, или же оно будет охватывать несколько обществ, все равно придется проводить глубокий анализ различных сторон социальной жизни для достижения уровня, на котором станет возможным переход от одного круга явлений к другому; это значит,