Читать книгу "Граненое время - Борис Сергеевич Бурлак"

подъема. Там, внизу, белели в осенних сумерках кварталы микрорайонов, виднелись на отлете первые колонны обжиго-восстановительного цеха и терялось в вечерней мглистой степи узкое полотно железной дороги, разостланное по ковылю. И город, и комбинат едва начаты, а он уже видел их завершенными.

Стройку так же трудно начинать, как новую книгу: будто все продумано, все ясно, но ясность эта обманчива до той поры, пока не приступишь к делу, — вот тогда-то, в муках и находках, проступает живая, реальная даль замысла.

«Только бы хватило пороха», — думал Братчиков, мысленно прикидывая остаток активных лет.

— Почему сидишь без света? — спросил он Марию Анисимовну, шумно войдя в дом.

— Жду тебя.

— Впотьмах ждут доброго молодца, а не мужа! — Он прошел в столовую, зажег люстру.

— Что это ты, гостей, что ли, готовишься встречать?

— Авось заглянет кто-нибудь.

И он не ошибся: на огонек слетелись обе племянницы с мужьями. Надя с Федором только что вернулись с юга и решили, не откладывая до завтра, проведать стариков.

Вслед за ними пришли Варя с Владиславом.

— Не забываете  п е р и г е й щ и к о в! — искренне обрадовался Алексей Викторович, приглашая молодежь к столу. — Ну-ка, Федя, рассказывай, как там живут люди за хребтом Кавказским?

Варю Кавказ не интересовал. Ей было о чем поговорить с тетей Машей наедине, пока дядюшка балагурит с этими молодоженами.

И поздней осенью, когда в степи идут бесконечные дожди, гидрогеологи продолжают искать подземные реки и озера, стараясь побольше сделать до наступления зимы.

Наталья придирчиво следила за выполнением графика разведочных работ (главный инженер экспедиции по-прежнему норовил снять с ее буровых лишний станок или лишнего мастера). Приходилось жаловаться в партбюро — секретарь всегда поддерживал. Он был деликатным человеком. А после отъезда Витковского относился к ней еще внимательнее, ни о чем не спрашивал, делая вид, что ничего не случилось. Есть же такие на редкость сердечные люди, которые помогают жить на свете.

А жить Наталье стало труднее: с приходом осени развеялись, пропали текучие видения счастья, и куда ни глянь, всюду синий горизонт, чистый, далекий, но холодный. Жизнь просматривается до самого конца, оттого и все чаще оглядываешься назад. У каждого найдется позади несколько полновесных лет или пусть даже месяцев, воспоминаниями о которых заполняются возникающие время от времени пустоты в жизни. До недавней поры Наталье казалось, что прошлое ее исследовано памятью до последнего дня, что весь запас тепла израсходован полностью в первые годы одиночества. Однако, оказывается, в прошлом оставалась часть скрытой энергии, с помощью которой она снова встала на ноги.

Когда ее вызвали в райвоенкомат и вручили орден Отечественной войны, она не расплакалась, чего там больше всего боялись. Она сдержанно поблагодарила комиссара и вышла на воздух, боясь задержаться лишнюю минуту, боясь взглянуть на орден, которым был посмертно, спустя восемнадцать лет, награжден лейтенант Круглов.

Если человеку худо, то и неожиданная радость — лишь добавка к горю. Дома Наталья, не раздеваясь, бросилась в кровать, чтобы нареветься досыта, пока не приехала со стройки добрая Ольга Яновна. Даже тогда, в сорок третьем, ей было легче: может быть, потому, что шла война — и еще одна потеря казалась неизбежной и логичной, или потому, что она не знала подробностей гибели Михаила.

Вспомнив о Витковском, Наталья вытерла слезы и долго смотрела в глубину осенней ночи, где шумели под окном сухие стебли георгинов. По улице прошел чей-то «газик», полоснув белым лучом по крайнему окну. Она вскочила, испугавшись, что это о н. Но машина исчезла за поворотом, мигнув тревожным красным огоньком, и темень опять сомкнулась.

Наталья отказалась от отпуска. Ей сейчас лучше было на работе. В геологической экспедиции готовились к годовому отчету: год выдался не богатым новыми находками, если сравнивать их с открытиями прежних лет, однако все же удалось расширить границы рудного месторождения, которое протянулось теперь на юг, соединив металлическим мостом Россию с Казахстаном. Кое-кто поговаривал о переводе в другие экспедиции, считая, что тут дело сделано. А Наталья и не думала уезжать отсюда, она твердо решила остаться здесь, где прошли, быть может, лучшие годы. Что искать в других местах? Если счастье, то его ищут в молодости, если славу, то она нужна счастливым, если правду, то уже нашла ее. В Зауралье хватит работы надолго, и пусть главные находки позади, не важно: ведь и у тебя главная часть жизни за плечами. Когда-то Наталья любила постранствовать, поскитаться с геологоразведочными партиями — весь Южный Урал исходила вдоль и поперек, — а теперь захотелось обосноваться в обжитом месте.

Наталья старалась меньше думать о себе. К чему унижать себя бабьей жалостью. Надя и Ольга Яновна втайне удивлялись ее характеру, не зная, чего стоит ей эта выдержка: иной раз, после их ухода, она забывалась лишь под утро. Без дружеского участия плохо, однако иной раз с дружеским участием бывает вдвое хуже.

И как назло, Витковский прислал письмо, которое бы годилось для его последнего слова перед военным трибуналом. Вряд ли он на что-нибудь надеялся, ему просто нужно было высказаться. Она долго не отвечала, потом черкнула несколько строк, и он оставил ее в покое. Суд кончился. Пусть время приведет в исполнение приговор, который не подлежит обжалованию...

Ночью на мокрую землю выпал снег, пушистый, невесомый. Наталья расчистила во дворе дорожки к воротам, дровянику и к берегу протоки. Посветлевшая, с робким румянцем на осунувшемся лице, отправилась в контору экспедиции.

Она пришла раньше всех, открыла старинный сейф, где хранились тайны южноуральских недр, и с удовольствием принялась за дело.

Ей еще не верилось, что она сегодня утром, выйдя на крыльцо, невольно улыбнулась от слепящей белизны вокруг, улыбнулась первый раз за эту осень, необыкновенно затяжную для здешних мест.

Федор был на седьмом небе. А Наде по-прежнему все казалось, что в ее чувствах к Федору определенно чего-то не доставало.

Мария Анисимовна, бывало, говорила:

— Смотрю я на тебя и думаю: какая-то ты мерзлая, Надюшка. Долгонько придется тебе оттаивать, когда все-таки выйдешь за кого-нибудь.

Она только посмеивалась.

Но в первые дни замужества не раз вспоминала тетушкины слова, по-своему, по-женски мудрые.

Федор, чуткий к Надиной сдержанности, спросил ее однажды:

— Да любишь ли ты меня вообще?

Она вспыхнула, но сказала с нарочитой развязностью:

— Это я оттаиваю. Понимаешь?

— Не понимаю.

— Гордись, Федя! — она легонько обняла его, чтобы не дулся понапрасну.

Да разве он не гордился ею? И умом, и начитанностью. И ее глубокими задумчивыми глазами, и этим окающим уральским говорком, и осанкой потомственной казачки, и легким, летучим шагом, даже этой милой морщинкой на переносице. А она? То руку отведет мягко, но настойчиво,