Читать книгу "Гобелен с пастушкой Катей - Наталия Новохатская"

Думается мне теперь, что Люся так долго колебалась, потому что форму ответа оттачивала. Следов своего участия оставлять не хотела. Как ни говори — бывшая возлюбленная. Получилось бы, что она выдала Прозуменщикова из нехороших чувств, из запоздалой мести. Когда поняла, какую цену деталька имеет…

Придумала дамочка классно: ни ее, ни ее голоса, ни ее почерка — никто не видел и не слышал. Письма девушке Томе от девушки Люси, мелкие девичьи тайны. Докажи, попробуй, что это Люся Немировская; докажи, что письма она дала почитать. Письма-то самые подлинные, анализ произвел, не поленился…

А в письмишках всё записано: что в тот день, когда Люся столкнулась с «Волгой» — 1 августа, Олеся Скоробогатова поехала с Прозуменщиковым в Ленинград, по крайней мере собиралась была тогда жива и здорова… Главное ведь — исчезла Олеся из Гудауты 28 июля, то есть числилась в пропаже. Пока хватились, то да се — она в Москву приехала, в пустую квартиру — бабуля как на грех к подруге старинной на дачу уехала, не повезло Олесе. И далее то ли сама к Андрюше бросилась, то ли он девочку нашел и позвал: письмо с протестом подписать, Люсю приходом соперницы примерно наказать.

Совершенно сказочный результат выявился, последний раз живую Олесю видели с Прозуменщиковым, они собирались в Ленинград. Хоть в милицию неси — поднимать старое дело о розыске, они-то девочку в море искали, думали — утонула. Из Олесиной семьи никто Прозуменщикова не упомянул, считали, что дело прошлое. Можно спокойно спрашивать у столпа добродетели: «Куда девочку дел восемнадцать лет тому назад?» Но желательно бы и самим знать…

На то догадливая Люся присовокупила для нас нынешний адрес Октавии. Видно, что-то знала или подозревала. Прозуменщиков повез в Ленинград Олесю, а вернулся через неделю с Тэви Мэкэби. Она может знать, как он обмен произвел, и куда младшая из девушек делась. Сие не исключено. Да хоть встретила Октавия Олесю в Ленинграде — и то дело в шляпе! Прозуменщиков повез в Ленинград несовершеннолетнюю соблазненную им девушку, и более ее живой никто не видел. Россия спасена от монстра, Криворучко нас озолотит, а заслуженный художник Скоробогатов может хоть завтра возбудить дело. Что суд скажет — неясно, но шуму будет изрядно.

Понятно, в том случае, если богобоязненная Октавия ответит нам в письме, что такого-то числа 1974 года она видела девочку Олесю с такими-то приметами в обществе ныне известного всем Прозуменщикова. Еще лучше, если ей доведется припомнить, не случилось ли с девочкой чего экстраординарного. Сопоставляются даты — и привет! Прозуменщикову устраивают пресс-конференцию, и вопросы ему задают очень неприятные…

Теперь рассекла, прелестное дитя, какое письмо писать? Убедилась, что нужно?

Глотни и ты напоследок, а у меня дьявольски устал речевой аппарат. Да, спасибо, крошка, еще раз, золотое яичко ты высидела в моей конторе.

Я тоже глотнула из фляжки и долго сидела в задумчивости. Затем высказалась:

— Ты прав кругом, Отче Валентино. Дело твое грязное донельзя, восточные мафиози — цыплята желтенькие по сравнению с будущими нашими лидерами, с Прозуменщиковым и Криворучкой. А казус ты раскопал мастерски — хотя иллюзии мои погибли начисто, о чем не перестану скорбеть. Какую, все-таки, гадость ты выволок на свет божий! Девочку жалко — сил нет… Буду письмо писать Октавии Грэм в город Александрию! Ради памяти девочки Олеси… Ведь наверняка нет ее в живых.

— Выпей еще, крошка, нельзя так убиваться, — посочувствовал Валентин, протягивая мне флягу. — Хотя я понимаю, дай разочту — вы с ней ровесницы, с Олесей, ты себя в пятнадцать лет представила. И каждая женщина представит, а мужик подумает о сестре и дочке… Извини, дитя, что расстроил сверх сил и на тебе впечатление проверил. Убойный материал. Такой любую репутацию свалит, как кеглю. Криворучко сквозь крышу пролетит от восторга и будет держать конкурента за горло мертвой хваткой. Лично я горд до смерти, что расколол даму Глебову. Ты бы ее видела — воплощенная Минерва, то бишь Афина Паллада. Но потрудилась знатно, себя не пожалела. Перед ней — благоговею. А стихов она после Прозуменщикова больше не писала, замолкла, как звуки чудных песен. Ладненько, любезное дитя, давай по последней и в лавку обедать. А потом — за дело!

Мы приложились по разу и тронулись по лесной дорожке в сторону изогнутого пруда и Антоновой машины. Последний встретил нас с восхищением.

— Валь Михайлыч, чудеса да и только! — возрадовался водитель. — Первый раз вижу, что вы с утра хороший! Куда же вы, девушка Катя, смотрели?

И мы поехали в контору «Аргуса». Времени был час пополудни. Свое собственное состояние я определяла, как неадекватное (смурное). Ознакомление с тайной «П.» основательно взбаламутило мою бессмертную душу. Бесспорно, народный герой Прозуменщиков поступил с малолетней Олесей возмутительно — даже если не знать, что с ней приключилось в Ленинграде, а произошло нечто, стершее ее навеки с лица земли. Искупает ли его длительное сидение по темницам сей смертный грех — сказать трудно. На месте Олесиных родителей или сестры я бы не простила: завез пятнадцатилетнюю обманутую девочку куда-то… (Он Олесю обманул, не когда соблазнил, а когда в Ленинград с собой звал: заведомо знал, почему она с ним едет, потому что любит его без памяти и верит ему, а сам — ни сном ни духом, так, для компании, и чтобы Люсе больнее сделать.) И там она пропала, судя по всему, погибла. И ни слова родным девочкиным не сказал, забыл, как утопленного котенка.

С другой стороны, процесс выявления грехов Прозуменщикова и цель выявления — вот что меня смущало. Как ни уговаривай себя, какие доводы о справедливом воздаянии ни приводи — дело было и оставалось грязным. Бесчестным его делал заказ… Мое личное участие в сортировке чужого белья для прачки-Криворучки меня также коробило. И еще соображение.

Не то, чтобы нынешняя деятельность Прозуменщикова вызывала во мне особую симпатию; я, как и Люся Глебова, относилась к подобного сорта национализму с брезгливым презрением, считала его пещерным атавизмом. Однако былые крупные отсидки героя, причем за идею, нажимали нужные кнопки в моем сознании — человек себя не пощадил, пострадал за нас всех.

Олесю пятнадцати лет, тем не менее, он тоже особенно не щадил. Судьба девочки Олеси не давала права повернуться спиной и сказать шантажистам: «Я с вами в эти игры не играю». Смутно было у меня на душе, когда мы отпустили Антона до четырех часов и прошли через «Горницу» в Валькин «Аргус».

— Грустишь, прелестное дитя? — дразнил меня Отче. — Вестимо, невинность терять хоть и занятно, но тревожно, даже если и не впервой. Погоди, сейчас нам обед принесут, не исключено, что развеселимся.

Он деловито поговорил по телефону, и мы стали ждать обеда преимущественно в молчании. Спустя недолгое время в конторе появилась милая Светочка и захлопотала вокруг письменного стола. Наше свидание, вернее сердечность его, как-то примирили меня с жизнью. Вот почему, мелькнула у меня догадка, очень серьезные мужи женятся на милых домовитых курочках: с ними отдыхаешь душой.

После того, как Света унесла посуду и подала кофе, я сказала ей, чтобы не забыть: