Читать книгу "Ричард Длинные Руки - эрцфюрст - Гай Юлий Орловский"

Я некоторое время смотрел на захлопнувшуюся дверь, сердце переполнено по самые края такой нежностью, что я повернул арбогастра крайне осторожно и послал его по улице тихо-тихо, стараясь не расплескать это странное щемящее чувство.

Выбрав дом побогаче, я напросился переночевать, сразу заплатил щедро, чтобы никаких опасений, начал строить планы на будущее, как объяснить ей, что не могу жить без нее, что должен увести в Геннегау, там она ахнет и поразится красоте южной столицы, увидит дивное теплое море и много-много чудес…

К детям приставим лучших наставников, у Асситы будут фрейлины, она уже сейчас выглядит королевой, а в лучших платьях затмит всех…

Выдержав так почти час, я вскочил рывком, всего колотит нервная дрожь и злое нетерпение, да какого я жду, у нее было достаточно времени, чтобы вспомнить меня, перебрать все слова и моменты встречи, как-то составить обо мне впечатление…

Возле ее дома дети тащат на веревке козу, она вяло упирается, но идет, не желая обижать малышей. Так затащили в сарай, я слышал голоса, спорят, куда привязать.

Ассита приставила стремянку к стене и начала неумело подниматься по перекладинам, там на крыше ветер вырвал пласт уложенной соломы, в первый же дождь комнату зальет водой.

Ветхая лестница потрескивает, я крикнул с тревогой:

— Будь осторожнее!

Она оглянулась, голос ее прозвучал слабо и с натугой:

— Я уже не раз…

Платье ее длинное, но широкое, к тому же из такой легкой материи, что треплет любое движение воздуха, взгляду открылись ее длинные белоснежные ноги, не видавшие солнца, узкие в лодыжках и красиво вылепленные голени, а там выше колен вроде бы полные нежные икры и бедра, но я поспешно опустил голову, чтобы не выглядеть заглядывающим под женские юбки.

— Будь осторожна, — сказал я в землю, — перекладины совсем сгнили…

Сверху донесся задорный голос:

— Я не настолько тяжелая…

Я шагнул дальше, но сверху раздался треск, испуганный вскрик. Мгновенно развернувшись, я подхватил ее, летящую камнем почти с самой крыши, чуть присел под ее весом, а она в испуге обхватила меня за шею и прижалась всем телом.

Я выпрямился, сердце стучит часто, и в нем такая сладостная нега, какой никогда не чувствовал в жизни, не думал, что вообще может быть такое, когда вот прямо сейчас нечто необъяснимо важное, словно рождается новая вселенная.

Она шелохнулась, двигаясь очень замедленно, чуть повернула голову, глаза огромные, в них все еще испуг.

— Ты прав… Перекладинка меня подвела…

— Самая верхняя, — ответил я.

— Ты был прав.

— Гм…

Она чуть отстранилась, глядя мне в лицо все еще расширенными глазами.

— Но как ты… успел?

— Наверное, — ответил я, — был готов. Мне кажется, я всегда готов помогать тебе… защищать тебя…

В ее взгляде промелькнул испуг. Мне казалось, что ей тоже непривычно комфортно в моих объятиях, но она с усилием прошептала:

— Спасибо, что подхватил…

Я хотел сказать, чтобы всегда звала, когда полезет на крышу или дерево, но любые шутки показались неуместными, я прижимал ее тело к своей груди и наслаждался его чистотой и нежностью, теплом и тем женским, что редко бывает и у лучших женщин.

Она надолго затихла, прислушиваясь к чему-то в себе, вдруг вздрогнула и прошептала в сильнейшем смущении:

— Ох… что-то я задержалась…

— Да, — ответил я поспешно, — сейчас опущу на землю… сейчас… извини, тут грязно…

Осторожно ступая, я отошел чуть, мучительно жалея, что иду не по бесконечному болоту, осторожно опустил ее задними лапками на землю.

Она отстранилась от меня, постоянно отводила взгляд, я сам не знал, что сказать, наконец она почти прошептала:

— Спасибо… я пойду…

Она ушла в дом, а я вернулся к хозяину дома, где остановился, он сидит на крыльце и аккуратно выстругивает зубцы грабель, я сел рядом, спросил, как жизнь, как вообще, как тут люди, и он, разговорившись, рассказал многое из того, что я уже знал, но как-то отстраненно, словно это происходит даже не в другой стране, а где-то в другой вселенной.

Оказывается, это село — племя раменсов, здесь только раменсы и никто другой, как вон там далеко за рекой обитают тихонцы, но с ними нет ни связей, ни дружбы, ни вообще.

Для меня слово «племя» звучит абстрактно, ну как и «народ», а племя это как бы тот же народ, только поменьше. Но вот слушаю и вижу, что племя — это потомство одного мужика по прозвищу «Плечистый», потому и раменсы, рамена — это плечи, как вот тихонцы — потомство некого Тихона.

Плечистый забрался в эти дикие края с украденной из одного села девушкой, у них на этой земле было пятнадцать детей, четверо умерли во младенчестве, но одиннадцать дали шестьдесят внуков, а те триста правнуков, и таким образом род Плечистого еще при его жизни превратился в племя.

Вообще-то и слово «народ» тот же «род» с приставкой «на», так что вижу на примере этого племени, как народы возникают и развиваются, но точно так же многие и гибнут без следа, как племена, так и целые народы, не успев обрести государственность…

— Дай Господь счастья вашему племени, — сказал я и поднялся. — Пойду пройдусь.

Он проводил меня задумчивым взглядом. Ассита нигде не показывается, я обошел все село, наконец увидел ее на околице, где уверенно дает распоряжения мужикам, как ставить на дороге рогатки, что остановят всадников, как ставить и сколько их нужно.

Когда она пошла обратно к дому, я двинулся сперва на расстоянии, потом начал догонять. Она резко остановилась, обернулась, лицо бледное, взгляд страдальческий, в глазах невысказанная мольба.

— Я хотел помочь, — пробормотал я неуклюже.

Она произнесла бесцветным голосом:

— У нас неприятности. Не вмешивайся.

— Спасибо, — сказал я, — но я в какой-то мере человек, что все-таки вмешивается.

— Мы отступаем, — пояснила она. — Скоро нас превратят в рабов, отпор выстроить не удается.

— Еще не все потеряно, — сказал я.

Она покачала головой и отвернулась. Я взял ее за плечи, повернул к себе и, придерживая, сказал мягко:

— Ассита, в самом деле…

Она покачала головой, но наши взгляды не отрывались друг от друга, я чувствовал идущую от нее нежность и то настоящее женское тепло, которого нам так не хватает. Она смотрела в меня, и что-то в ее лице происходило, менялось, оно не стало более женственным, но словно бы исчезли все запоры и преграды, я могу видеть ее всю…

Наши головы начали сближаться сами по себе, я смотрел на ее губы, созданные для поцелуев, она слегка опустила взгляд, и я понял, что она сейчас видит мои губы.