Читать книгу "Врата скорби. Повелители огня - Александр Афанасьев"

Гумилев прервал свой рассказ – Савинков хохотал, держась за стол.

– Я сказал что-то смешное, Борис Викторович. Боюсь для тех, кто погиб в этой бойне – это отнюдь не смешно.

– Николай Степанович… вы неисправимы.

– Ну… это больше относится к вам, Борис Викторович. Как волка не корми – а он все смотрит… да не в лес, а на овчарню.

– Нет, нет. Я не об этом. Вы не представляете себе никакой дороги кроме прямой, верно?

– Ну… на вернее приведет в нужное место. Вы не изучали геометрию? Самое короткое расстояние между двумя точками – прямая.

– Полноте, мы говорим не о геометрии. Мы говорим о политике.

– Вот как?

– Как, по-вашему, в чем была проблема Федерации?

– Очевидно, последние годы этой проблемой были вы, Борис Викторович. Именно вы и ваше разрушительное учение…

– Бросьте. Бросьте, Николай Степанович, хоть немного сойдите с того пути, которым вы идете. Проблемой региона была система власти в целом. Феодальная раздробленность. Мелкие князьки с правом голоса. Система сдержек и противовесов, основанная на кровной мести и взаимных обязательствах. Все это надо было разрушить.

– Каким же образом, Борис Викторович? Подняв мятеж?

– А средства не так и важны, Николай Степанович. В данном случае, как и во всех других – цель оправдывает средства.

– Даже если это средство – мятеж?

– Естественно. Ваши ведь слова, Николай Степанович, что же вы? Забыли?

О, как белы крылья Победы!Как безумны её глаза!О, как мудры её беседы,Очистительная гроза!

Это же ваши слова, вы их написали. Что вы думали, когда это писали, каким вы были в те времена? Неужели все забыли, Николай Степанович. Очистительная гроза – вот то, что нужно было Адену и всем окрестным землям. Да, гроза разрушающая, но потом – выглядывает солнце и можно строить новую жизнь на обломках сметенного грозой старого.

Гумилев долго молчал, но потом заговорил вновь. И слова его – падали как булыжники в мертвую зыбь безмолвия.

– У вас хорошая память, Борис Викторович, это действительно написал я. И оглядываясь, назад… наверное, я тогда и в самом деле сильно отличаюсь от того, кем я стал теперь. Мы все – отличаемся от тех, кем мы были тогда. Тогда и я, признаюсь, грешным делом подумал о Liberté, Égalité, Fraternité как возможном пути для России. Но больше я так не думаю, и в немалой степени – из-за вас. Это вы, Борис Викторович, вы и ваши товарищи, с кем, как я понимаю, вы никогда не теряли связь – крестили нас кровью. Вы научили нас ненавидеть – но и заставили сплотиться. Вы показали нам, какой на самом деле бывает эта гроза – кровавы ее потоки, вместо воды – кровь. Вы и ваши товарищи убили немало достойных людей – но выжившие стали крепче стали. Я больше не верю в очистительную грозу, Борис Викторович, и уже ничто не заставит меня поверить в это. Я соглашусь с вами в том, что княжествам на юге Аравийского полуострова нужны были перемены, я соглашусь и с тем, что социальный строй там был весьма архаичным и отсталым. Но во имя Господа, Борис Викторович, я никому, даже самому злейшему врагу не пожелаю, чтобы у него в стране к власти пришли троцкисты, чтобы троцкисты ломали общество с тем, чтобы выстроить новое по своему безумному подобию. Я видел, как это может быть здесь, в России и понял – что нигде, ни в одной стране нельзя допустить такого. Вы не только уголовный преступник, Борис Викторович, вы еще и государственный преступник, изменник и предатель. Вы выдали британцам план обороны порта Аден и тем самым способствовали его захвату. Вы сделали так, что информация не дошла своевременно до Генерального штаба, и в условиях противоречивой и неполной информации решение не было принято, что обернулось тысячами лишних жертв. Именно вы и ваши люди – сорвали план операции по взятию власти в княжестве Бейхан. Все это привело к тому, что Бейхан мы все-таки взяли, но больше ста парашютистов поплатились жизнями за ваше предательство.

– Я могу все объяснить – сказал Савинков.

– Я здесь не для того, чтобы слушать ваши объяснения, Борис Викторович.

Повисло молчание, его прервал Савинков, оглянувшись на застывших у беседки македонских стрелков.

– Так вот почему сии почтенные господа не уходят?

– Правда ваша, Борис Викторович.

– И вы, поэтому назначили встречу здесь? Чтобы усыпить мою бдительность?

– Ну, можно и так сказать. К тому же это разумнее чем брать вас на улице или в клубе. Тут – и люди могут пострадать.

– А почему вы не озаботились тем, чтобы я сдал оружие до того, как предстану пред ваши сиятельные очи. Николай Степанович? Думаете, что не успею?

– Мы полагаем, а Господь располагает, Борис Викторович. Надеюсь, что вы человек все же разумный, и понимаете, что расстреливать мы вас не будем. Если вы, конечно, не заставите нас прибегнуть к крайним мерам. Нам нужно знать, как далеко все это зашло. Сколько человек на сегодняшний день состоят в организации Идарат, какие планы вынашивает организация. Про ваши действующие связи с британской разведкой не мешало бы услышать. Конечно, если вы не проявите благоразумия…

Гумилев прервал свой монолог – Савинков сидел на своем месте и тихо давился смехом, держа, впрочем, руки на столе.

– Я сказал нечто смешное, Борис Викторович?

– Мы тут с вами… сидим как два самурая, Николай Степанович. Читаем друг другу стихи, выстраиваем философские экзерциции и думаем, как ловчее выхватить револьвер. Вы все еще пользуетесь Смитом, а?

– Полноте, Борис Викторович, не сравнивайте себя с японцами. Честь японского самурая – в его верности. У вас же – верности нет ни на грош. Скорее вас можно сравнить с волком, Борис Викторович. Которого как не корми, а он все в лес смотрит.

– В вас говорит офицер.

– А в вас – революционер, Борис Викторович. Которым вы так и остались, несмотря на все доверие, оказанное вам от Высочайшего имени. Революционная зараза, Борис Викторович – это все же зараза. И я в который уже раз убеждаюсь – неизлечимая. Перед тем, как мы с вами продолжим разговор – буду безмерно рад посмотреть ваш пистолет. Только осторожно, Борис Викторович, без лишних движений. Мы же договорились.

– Мы пока ни о чем не договорились, Николай Степанович.

– Вот как? Да… чтобы вы не ошибались относительно моего отношения к вам… группу Шаховского в Омане сдали британцам вы, Борис Викторович. Точнее – ее сдали по вашей инициативе. И доброжелательности к вам – это не добавляет. Сдайте оружие.

Борис Викторович Савинков достал тяжелый Кольт североамериканского производства под патрон 38Super и положил на стол.

– Удовлетворены, Николай Степанович?

– Более чем, Борис Викторович. Теперь извольте встать… думаю, нам лучше продолжить беседу в другом месте.