Читать книгу "Творческая эволюция - Анри Бергсон"

Чем более мы останавливаемся на этой непрерывности жизни, тем очевиднее близость органического развития к развитию сознания, где прошлое, воздействуя на настоящее, порождает в нем новую форму, несоизмеримую с предшествовавшими. Никто не спорит, что появление растительного или животного вида точно обусловлено причинами, но под этим надо понимать то, что если бы эти причины были впоследствии известны в подробностях, то ими можно было бы объяснить образовавшуюся форму; о предвидении же ее не может быть и речи. В самом деле, можно ли сказать, что форма допускает предвидение, когда известны во всех подробностях условия, при которых она образуется? Ведь эти условия представляют одно целое с нею, характеризуя соответствующий момент истории этой жизни. Как же можно знать наперед положение, единственное в своем роде, которого никогда еще не было и никогда не будет? Можно предвидеть будущее только того, что сходно с прошлым, или же того, что можно составить из элементов, имевшихся в прошлом. Таковы астрономические, химические и физические факты, словом, все те, которые являются частью системы, где элементы, считаемые неизменными, только рядоположены, в таких системах изменяется только положение частей, и потому не будет теоретическим абсурдом, если эти части вернутся на прежнее место, и если одно и то же явление целиком или по крайней мере одни и те же элементарные явления повторятся. Но если дело идет об оригинальном положении, передающем часть своей оригинальности своим элементам, то есть частичным точкам зрения на него, как можно представить его себе прежде, чем оно произошло? Все, что можно сказать о нем, это то, что раз оно произошло, то оно объясняется элементами, открываемыми в нем анализом. Но то, что правильно относительно образования нового вида, правильно также по отношению к новому индивиду или, более общо, по отношению к любому моменту любой живой формы. Ибо, если нужна известная степень и известная распространенность изменения для образования нового вида, то она происходит непрерывно и нечувствительно во всякий момент и в каждом живом существе. Даже внезапные перемены, на которые теперь указывают, очевидно, возможны только тогда, когда подготовительная работа, или, скорее, созревание, уже совершилось в ряду поколений, по-видимому, не изменившихся. В этом смысле можно сказать о жизни, как о сознании, что в каждый момент она нечто творит[4].

«Мы не согласны также, что эволюционная гипотеза явно приводит к механическому воззрению на жизнь.»

Наш разум восстает, однако, против этой идеи оригинальности и абсолютной невозможности предвидения форм. Наш интеллект в том виде, как он образовался путем развития жизни, имеет своей существенной функцией уяснение нашего поведения, подготовление нас к воздействию на вещи и предвидение для данного положения благоприятных и неблагоприятных явлений, могущих последовать за ним. Он инстинктивно выделяет в данном положении то, что походит на ранее известное, ищет того же самого, чтобы применить принцип «одинаковые причины производят одинаковые следствия». В этом заключается предвидение будущего здравым смыслом. Наука доводит эту операцию до возможно высокой степени достоверности и точности, но она не изменяет ее характер по существу. Как и обыкновенное знание, наука смотрит на вещи с точки зрения их повторения. Если целое неповторяемо, она старается разложить его на элементы или аспекты, которые приблизительно были бы воспроизведением прошлого. Она может оперировать только тем, что считается повторяющимся, то есть тем, что по предположению освобождено от действия длительности. От нее ускользает то, что есть неповторяющегося и необратимого в последовательных моментах какой-либо истории. Чтобы представить себе эту неповторяемость и необратимость, нужно порвать с научными привычками, соответствующими основным требованиям мысли, нужно совершить насилие над разумом, пойти против естественного течения нашей мысли. Но именно в этом и состоит роль философии.

Вот почему, сколько бы жизнь ни развивалась на наших глазах как непрерывное творчество непредвидимых форм, воззрение, что форма, непредвидимость и непрерывность только кажущиеся явления, отражающие наше незнание, все же будет существовать. То, что представляется нашим чувствам как нечто непрерывное, может быть разложено, говорят нам, на последовательные состояния. То, что дает нам впечатление особенного состояния, разлагается при анализе на элементарные факты, из которых каждый представляет повторение известного факта. То, что мы называем формой, не допускающей предвидения, представляет только новое сочетание прежних элементов. Элементарные причины, которые в совокупности определили это сочетание, представляют сами прежние причины, повторившиеся в новом порядке. Знание этих элементов и элементарных причин позволило бы наперед обрисовать живую форму, являющуюся их суммой и результатом. Разложив биологическую сторону явлений на физико-химические факторы, мы можем в случае надобности пойти далее, за пределы физики и химии; от масс к молекулам, от молекул к атомам, от атомов к еще более мелким частицам; мы придем, наконец, к чему-то, что может рассматриваться астрономически наподобие Солнечной системы. Отрицать это значит оспаривать самый принцип научной механики и произвольно утверждать, что живая материя составлена из других элементов, чем неживая. Но на это можно ответить так. Мы не отрицаем основного тождества между мертвой и органической материей. Единственный вопрос состоит в том, должны ли естественные системы, живые существа, быть объединены с искусственными системами, выделяемыми наукой в мертвой материи, или же их скорее следует сравнивать с той естественной системой, которую представляет Вселенная. Мы согласны, что жизнь представляет род механизма. Но состоит ли этот механизм из частей, которые могут быть искусственно выделены из целого Вселенной, или же это механизм реального, взятого в целом? Такое целое должно быть, по нашему мнению, нераздельно и непрерывно, так что выделяемые из него системы, собственно говоря, являются не частями, а частичными точками зрения на целое. Беря эти точки зрения одну за другой, мы никак не получим целого построения, как целая масса фотографий предмета с тысячи различных сторон не может воспроизвести его материальности. То же относится к жизни и к физико-химическим явлениям, на которые ее хотят разложить. Несомненно, что анализ находит в процессах органического творчества растущее число физико-химических явлений, на что и ссылаются химики и физики. Но из этого не следует, что химия и физика дают нам ключ для понимания жизни.