Читать книгу "Деньги - Поль-Лу Сулицер"

– Сколько вам было лет, когда он умер?

– Восемь.

– Симбалли – это итальянская фамилия, не так ли?

– Мой отец родом из Тичино – не из швейцарского кантона, а из того, что по другую сторону границы. Еще несколько сотен метров – и он родился бы швейцарцем.

Йоахим берет гитару и своими толстыми пальцами ласково, даже как-то нежно начинает перебирать струны.

– А когда не стало вашей матери?

– Она умерла от рака, когда мне было одиннадцать. Не где-нибудь, а в Париже, на улице Глясьер[1].

Само название улицы было бы нелепым, не будь оно трагически точным. Снова в памяти всплывают картинки из прошлого. И это последние месяцы той агонии, того адского круга, той безумной и отвратительной сарабанды в исполнении дяди Джанкарло, действующего, я это знаю, по указке Мартина Яла. Он осаждает постель умирающей, призывая врачей сделать все, чтобы продлить ее жизнь (и страдания тоже), не из любви к ней, а лишь для того, чтобы она протянула еще какое-то время и подписала нужные документы. Разумеется, моя лютая ненависть к дяде и Мартину Ялу возникла не в последние дни. Она появилась как-то неосознанно, пустив ростки в те самые весенние дни 1960 года, а потом зрела все последующие годы. Я до боли ненавижу этих господ и порой не могу понять эту ненависть, толкнувшую меня наотрез отказаться от их услуг, обучения, денег и превратившуюся в болезненную одержимость.

– Его отец был очень богат, – роняет Йоахим скрипучим голосом, указывая на меня подбородком. – Father very rich…[2]

Йоахим улыбается мне, и в его взгляде сквозит поразительная теплота искренней дружбы. Он кивает головой.

– Very rich. А потом все.

Он начинает петь свое любимое фаду A Micas das Violetas. Ганс и Эрика прижимаются друг к другу, а я рассматриваю созвездие Южный Крест.

Каждый турист, будь то немец или кто-то другой, но чаще всего немец, меняет по прибытии около восьмисот долларов. Я зарабатываю около восьмисот шиллингов, или чуть более ста долларов, на одном туристе. Расчет нехитрый и по-детски простой: через две недели после того, как у меня появилось золотое дно, я смог отказаться от услуг Чандры как партнера, предоставляющего денежные средства, поскольку пускаю в оборот собственные шиллинги, полученные от продажи долларов индийским торговцам. Через двенадцать дней – точно помню дату, ибо она знаменует собой конец третьей недели моего пребывания в Момбасе, – я в состоянии четырежды за день собрать по шесть тысяч шиллингов, необходимых для покупки долларов у четырех туристов, прибывающих одним рейсом. Четыреста двадцать долларов чистой прибыли за два часа работы. Не то чтобы каждый день на меня сыпалась манна небесная, но тот день, по правде говоря, должен быть отмечен белым камнем как этап в ходе проведения моих валютных операций.

Одно несомненно: я зарабатываю себе на жизнь. И даже больше. Двадцать второго декабря, за два дня до Рождества, я покидаю отель Castle с его шумным вентилятором, следами раздавленных комаров на стенах, общим душем с устойчивым запахом мочи в конце коридора и переезжаю в отель White Sands, расположенный неподалеку от резиденции Джомо Кениаты. Передо мной чудесный белый пляж и коралловое великолепие Индийского океана. Почти через месяц после моего приезда в Момбасу я начинаю чувствовать себя как дома. Двадцать третьего декабря приходит письмо. На конверте без орфографических ошибок указана моя фамилия с двумя буквами «л» и заглавной «с», и еще: «Момбаса, Кения». Я никогда не узнаю, каким чудом кенийская почта смогла доставить его – быть может, потому, что в этом городе с населением в двести с небольшим тысяч жителей европейцев, особенно не британцев, не так много.

Открывая конверт, я обращаю внимание на то, что письмо было отправлено из Парижа одиннадцать дней назад, двенадцатого декабря, в четырнадцать пятнадцать с почтового отделения на улице Бетховена в шестнадцатом округе. В конверте только лист бумаги без водяных знаков размером 21 × 27 сантиметров. Текст напечатан на машинке:

«В момент прекращения срока действия завещательного отказа вы получили около миллиона французских франков как остаток наследства вашего отца. На самом деле наследство составляло от пятидесяти до шестидесяти миллионов долларов, которые путем обмана были у вас похищены».

Подпись отсутствует.

3

Рождественскую ночь я провел «на конференции» с сомалийкой. У нее шикарная грудь, а изгибу ее бедер и энергии позавидовал бы Ниагарский водопад. Она нежна, улыбчива, полна добрых намерений, но при этом начисто лишена предприимчивости.

Йоахима это возмутило: он хотел, чтобы я отправился вместе с ним на полуночную мессу. С каждым днем португалец удивляет меня все больше: этот бывший наемник, однажды признавшийся, что сжег несколько деревень в разных местах Мозамбика, Анголы и Конго, не думая при этом про женщин и детей в горящих хижинах, этот бывший душегуб был на редкость ревностным католиком, носил четки в нагрудном кармане рубашки и пел Gloria in Excelsis Deo[3] в хоре с катехуменами из племени кикуйю. Любопытства ради, как-то вечером я решил к нему заглянуть, чтобы посмотреть, где он живет, и ужаснулся: на самом краю африканского гетто (в отличие от европейской, арабской или индийской среды обитания) я увидел жалкую хижину из хвороста и глины, крытую пальмовыми ветками. Из мебели – заправленная кровать, стол, деревянная скамейка и металлический ящик с множеством навесных замков и с надписями, закрашенными черной краской, должно быть, еще армейскими. На стене из высушенного ила – шесть гравюр с изображением базилики Фатимской Божьей Матери, фотография с надписью того самого Эйсебио в футбольной форме и еще несколько пожелтевших от времени снимков, сделанных, судя по тротуарной плитке, в Лиссабоне. На них юный Йоахим, лицо которого уже отмечено печатью уродства, запечатлен в обществе женщины в черном платье.

– Почему ты не вернулся в Португалию?

Он не знает, что ответить. Вероятно, на то было много причин, а значит, однозначного ответа на вопрос быть не может: это и положение дезертира, и страх снова встретиться с семьей, и боязнь вернуться домой более бедным, чем был раньше. Сыграла свою роль и глубоко укоренившаяся привязанность к Африке. К Йоахиму я испытываю чувство дружбы, и мне немного его жаль.

Операции с иностранной валютой развиваются успешнее, чем я ожидал. Во время новогодних каникул в страну буквально хлынул поток туристов из Европы. Они прибывают целыми самолетами, и не только регулярными, но и чартерными рейсами. Туристические компании типа Kuoni нанимают все больше и больше самолетов. Двадцать шестого декабря, через тридцать два дня после моего приезда в Кению, я устанавливаю новый рекорд: семь клиентов за один день и шестьсот девяносто долларов прибыли. Двое туристов соблазняются туром фото-сафари с Йоахимом в качестве гида, и португалец настаивает, чтобы я получил от него комиссионные, что приносит мне более девятисот долларов дохода за день.