Читать книгу "Курганник - Николай Немытов"

— Ах, Вадим Спиридоныч, — вздохнул столичный гость, не сводя глаз с девушки, — как я вам завидую.

— Мене? — удивился возница. Его рука замерла на полдороге к вожделенному лакомству.

— Конечно! Вы каждый день можете видеть такую красоту.

Девичьи ресницы взметнулись, Люба в упор посмотрела на приезжего.

— Любовь, можно вас пригласить сегодня на вечеринку? — гнул свое Виктор.

Она подалась чуть вперед, давая заезжему хлыщу возможность оценить свои прелести в полной мере. Сейчас будет от ворот поворот, решил Ковалев.

— Вечеринка в нашей деревне? — Люба усмехнулась. — Это ж надо. За ваш счет?

— Ну, я же приглашаю. — И Виктор подался чуть вперед, опираясь на прилавок.

— И к кому ж приехал такой щедрый господин?

Она пахла просто великолепно. Сначала Ковалев решил, что это духи, однако очень скоро понял — так пахнет загорелая чистая кожа девушки. Темно-карие очи оказались с золотой искрой, а длинные ресницы без малейшей крапинки туши.

— К другу. Макара Зотова знаете? Мы с ним вместе служили в Мурманске.

Ее зрачки вдруг расширились, на какое-то мгновение в них полыхнуло пламя. Или показалось? Люба отстранилась, отвела взгляд.

— Знаю, — чуть кивнула она. — Знаю Макара.

Спиридоныч шмыгнул носом, напоминая о себе.

— Поехали, чё ль?

Виктор отмахнулся, увлеченный предвкушением желания.

— Ну, так придешь?

Люба глянула на него исподлобья — ресницы взметнулись крыльями. Ковалева слегка качнуло от нахлынувшей страсти.

— Приду.

Виктор почувствовал, что сейчас завертится, как щенок, от радости. Он едва сдержал себя и, развернувшись, направился к двери, однако Люба окликнула его.

— Постой. Тебе рану надо обработать. — Она сняла с полки коробочку. — Нечего кровью людей пугать. А рубашку скинь. В магазине напротив купи чего-нибудь.

Виктор невольно коснулся пореза на щеке, поморщился от боли — следует обработать, перевязать. Да и совет насчет рубашки вполне дельный.

Глава 4

Лиза

На крышах — свет, и плоский желтый домик облит желтком шафрановым. Яйцо разбилось где-то за мольбертом. Кроме закрытых окон — никого. Лицо, мелькнувшее пчелиной тенью — медом, — испуганно пред будущей грозой, висящей в небе.

Янина Грошева. Полдень

Белый домик с синими обводами окон Виктор помнил хорошо: девять лет назад по дороге со службы он гостил здесь денек.

Ковалев помнил, как они с Макаром оставили сумки на скамейке во дворе и вошли на веранду — деревянную пристройку с большими окнами, которая служила прихожей и летней столовой. Клавдия Ивановна стояла на табурете, вешая на карниз выстиранный накрахмаленный тюль. Макар снял бескозырку, не решаясь окликнуть маму, пригладил ладонью ежик волос.

— Здравствуй, мам, — тихо произнес он, когда женщина спустилась.

Клавдия Ивановна охнула, обернулась, близоруко щуря глаза.

— Кто здесь? — Сразу и не поняла, что за военные появились в ее доме. — Макарка, ты?!

— А то кто ж, — пожал плечами Зотов, радостно улыбаясь.

Виктор помнил маму Макара — невысокую женщину с проседью в висках, с добрыми карими глазами, помнил ее пухлые прохладные ладони на своих щеках, когда она на радостях расцеловала обоих.

Еще в тот день Виктора удивило, с какой скоростью в селе распространяются новости. Не прошло и получаса с их появления в Гострой Могиле, когда у ворот остановилась машина, и во двор вошел коренастый мужчина — отец Макара, Платон Федорович. Оказалось, он тоже служил на флоте, и сын подарил отцу тельняшку, которую тот надел к ужину, чтобы не отличаться от парней. Они просидели до глубокой ночи, непрерывно обмениваясь новостями и историями.

Виктор помнил, как после северного авитаминоза первая майская зелень с огорода Зотовых бойко пошла в ход, и друзья сутки питались исключительно салатами радушной хозяйки. Ковалев пускал слюни, глядя на обильные, но еще незрелые вишни-черешни, алычу и абрикос. Обещал непременно летом навестить…

Вот и навестил. Через девять-то лет. Зато как обещал — летом.

Виктор открыл деревянную калитку, ступил на бетон двора. Май 1996 — три года назад дату красиво выписали пальцем по сырому раствору. У забора напротив веранды оставили полосу свободной земли с кустами смородины, а слева под окном, смотрящим на улицу, стояла старая черешня с обрезанной верхушкой да цвело несколько разносортных кустов роз. В памяти Виктора роз не было — может, Ковалев в первый свой приезд не обратил на них внимания, а может, их тогда еще не посадили.

У веранды на дорожке, ведущей в сад, возлежало целое гусиное семейство: большая гуска с пятью молодыми гусями и гусак, стоящий рядом на страже покоя семьи. При виде гостя птицы важно поднялись, а отец семейства, задрав оранжевый клюв к небесам, вострубил предупреждение.

— Ты, эт! Полегче! — крикнул Виктору Спиридоныч. Он предусмотрительно остался по ту сторону калитки. — Колдяк, ешь-трешь, гусяра злобный!

Меж тем пернатое стадо неспешно направилось в сад, а вождь воинственно затрубил вновь, раскрыв огромные белоснежные крылья.

Из кустов смородины вдруг выскочил рябой собачонок и, обежав стороной грозную птицу, бросился на Виктора.

— Вот блин! — ругнулся Ковалев.

Щенок бегал вокруг него, норовя ухватить за штанину. Гость не столько боялся остаться покусанным, сколько опасался нечаянно наступить на маленького отважного сторожа, который юлой вертелся у ног.

Спиридоныч сипло захохотал:

— Да не пужайсь ты! Эт ж Рахвинад, чтоб ен був здоров! Тварюка безвредная!

Возница вытер слезы тыльной стороной ладони и крикнул во двор:

— Лизка! Лизавета! Ходь, гостей зустричай!

Она появилась из-за веранды. Виктор на секунду растерялся, забыв про назойливого щенка. Девушка лет семнадцати, в синем сарафане в белый горох, убрала с лица русую прядь и настороженно взглянула на чужака ясными серо-голубыми очами. Среднерослая, тоненькая в талии, с приятными формами бедер и груди. Ковалев ощутил прилив горячей крови к своему естеству, а еще стыд и смущение, ведь это была девушка его друга. Хотя, может, и сестра, однако он не помнил, есть ли у Макара сестра. Точно — нет у Зота сестры.

— Вот, Лизавета! К твому! — отрекомендовал Виктора старик. — Гость из столицы — Виктор… как бишь… А! Сергеевич Коваленко.

— Ковалев, — поправил гость.

— От звиняйте! Запамятовал.

Колдяк гоготнул, мотая клювастой башкой — тоже мне гость, — и чинно удалился в сад. А Рафинад радостно бросился к хозяйке, всем своим видом давая понять: я хороший! Я хороший!