Читать книгу "Слава - Даниэль Кельман"

Вечером Лео выступал в резиденции посла. Присутствовали земляки, занятые в промышленности, экономике, несущие дипломатическую службу – зал был полон мужчин в костюмах и дам в жемчугах. Загородный дом был в точности таким же, как тот, где он был вчера, внизу точно так же простирался огромный город, и если бы погода не была еще жарче, а воздух – еще грязнее, можно было бы подумать, что и место было тем же самым. Лео говорил свободно, не по бумаге, слегка запрокинув голову, устремив взгляд в потолок. Речь удалась на славу, но Элизабет понимала, что он в бешенстве. Если б он только мог, он приговорил бы всех присутствующих к смертной казни. Прекраснодушием Лео не отличался и добра людям не желал. И это было настолько очевидно, что Элизабет вновь задалась вопросом, отчего никто этого не замечал, – и, как всегда, ей тут же стало ясно, что все вокруг были погружены в свои заботы и интересы, окутаны ими, словно коконом, и практически не замечали того, что происходит у них прямо под носом. Доклад был окончен; раздались аплодисменты, и, словно в кошмарном сне, повторился прием, точно такой же, что и предыдущим вечером. Кто-то представился ей как герр Рит, кто-то – как доктор Хеннинг; вновь возникла фрау Ридерготт, бледная от волнения, потому что рядом с ней теперь стоял сам посол, хлопал Лео Рихтера по плечу и интересовался, как ему только в голову приходят такие идеи. И кстати, он как раз начал читать его последнюю книгу, когда сидел в самолете рейсом из Берлина в Мюнхен…

– Как интересно, – ответил Лео, на лице его читалось все, что он в тот момент думал.

Посол кивнул.

– Вы у нас в первый раз?

– И в последний.

– Вот как, – ответил посол.

– Я убью вас, – процедил Лео.

– О, я польщен, – произнес посол. – Я знаю, вы в надежных руках.

И, улыбнувшись фрау Ридерготт, он исчез в толпе.

К ним выстроилась очередь. Господа и дамы жали ему и Элизабет руку. Кто-то был родом из Вупперталя, кто-то из Ганновера, Байройта, Дюссельдорфа, Бебры, а один весьма тощий и прямой, как палка, господин – из Галле на Зале. Прошло не так много времени, и Элизабет начала задаваться вопросом, не была ли на самом деле эта страна вообще населена исключительно немцами.

– Вот! – произнес Лео, сев в машину. – Вот во что превращается искусство! Все остальное – лишь иллюзия и пропаганда. Я всегда об этом говорил! Вот только не знал, что это и в самом деле так! – Элизабет заметила, как он побледнел. – Вот ради чего весь труд, вся борьба, все волнения, этому отдаешь всю свою зря растраченную жизнь! Ради того, чтобы тебя приглашали всякие бездушные люди, жали тебе руки – чтобы лемурам было о чем поболтать, прежде чем пожрать!

Сидевшая впереди фрау Ридерготт вздрогнула и обернулась.

– Ну да ничего, все не зря! – воскликнул Лео. – Дорогая фрау Ридерготт, это я так, вообще!

Той ночью, опять запершись в ванной, она наконец сумела дозвониться до госсекретаря. Сидя на унитазе, она прижимала к уху трубку.

На ломаном английском тот сообщил ей, что положение затруднительное и он, в общем, ничем не может помочь. Но даже если бы мог, это требовало бы совершенно непомерных затрат.

– Финансовых?

– В том числе.

– Это совершенно очевидно, – ответила она. – Но средства в распоряжении имеются. Невозможно недооценить всю важность вашего вмешательства, и, поверьте, мы будем вам весьма благодарны.

Госсекретарь ответил, что ничего не может обещать, но еще выйдет на связь.

Пробравшись на цыпочках в комнату, Элизабет налетела в темноте на тумбочку. На пол покатился стакан, и Лео проснулся.

– Бежим отсюда!

– Что?

– Не пойду я завтра на прием Внешнеторговой палаты. Я просто исчезну. Полетели к пирамидам? Всегда хотел их увидеть.

– Хорошо.

– Ну а что они мне сделают? Засудят меня? – тут Рихтер засомневался. – А они вообще могут? Ну, в теории, я имею в виду. Теоретически они могут меня засудить?

– Не думаю.

– Да, но могут ведь?

Элизабет опустилась на подушки. У нее не было сил отвечать. Во тьме она чувствовала на себе его взгляд и понимала, что он хотел бы коснуться ее, но она так сильно устала, что даже не могла объяснить ему, насколько.

Наутро они уехали. Взяли такси в аэропорт, затем сели на ближайший рейс в сторону гор. На протяжении всего полета она уверяла его, что это ничем плохим не обернется, что никто не станет его преследовать и никого не сажают в тюрьму за то, что он, несмотря на данное обещание, не явился во Внешнеторговую палату. Под ними тянулась утопающая в зелени джунглей горная гряда, самая высокая из всех ею когда-либо виденных в жизни.

– Все как встарь, – произнес он. – Будто прогуливаешь уроки.

– Ты никогда не был прогульщиком.

– Тебе откуда знать?

– Значит, был?

– Каждый прогуливал школу.

– Только не ты!

Он отвернулся к окну и до самой посадки не произнес больше ни слова.

Воздух в горах был настолько разреженным, что было трудно дышать, а сердце с каждым шагом билось все сильнее. Дома и улицы переливались в лучах яркого солнца, заливавшего все вокруг, тени было не найти, и спустя всего несколько минут кожа начала изнывать от переизбытка света. Покуда такси, громко сигналя, продиралось сквозь толпу людей, она прослушала сообщение от Морица. По всей видимости, передавал он, вмешались местные власти, ничего еще точно не известно: одни говорят, что заложников отпустили, другие – что они мертвы. Коллега обещал перезвонить, как только ему станет что-то известно.

Они оставили багаж в первой попавшейся гостинице и наняли гида. Их проводник оказался высок, суров и молчалив. Включив сотовый, Лео обнаружил семь посланий от германского культурного института.

– Кажется, у меня все-таки будут неприятности. Ты точно уверена, что они не могут подать на меня в суд?

«Еще один раз я услышу этот вопрос, – подумала Элизабет, – и мне уже на все будет наплевать. Еще один только раз, и я улечу отсюда первым же самолетом».

Но вопросы на этом прекратились – хотя бы потому, что Лео было нечем дышать. Они карабкались на гору вслед за гидом, со свистом втягивавшим воздух. Сердце у Элизабет колотилось, тяжесть физических нагрузок возобладала над страхом. Дорога пролегала по невысокой траве, то тут, то там к каменистому склону жались тонкие деревца. Словно из ниоткуда набежали тучи, воздух стал влажным, а свет – рассеянным, будто после множества преломлений. Затем начался дождь.

К тому моменту, как они добрались до пирамид, разразилась настоящая гроза. Грохотал гром, эхом отдаваясь среди утесов, над горизонтом, извиваясь, сверкали молнии, и все, что они могли распознать, были три каменных вершины, проступавшие сквозь дымку. Проводник замер, не шевелясь. Капли бусинками скатывались по его пластиковому капюшону.