Читать книгу "Его Высокоблагородие - Александр Башибузук"

— А что я, что я... — пристыженно заныл Шмуклерович. — Я так и собрался сделать. Но... но не успел...

— Цецилия Абрамовна, — я встал и совершенно искренне поклонился женщине. — Преклоняюсь пред вашей мудростью и красотой. Надеюсь, вы не пострадали?

— Этот шухер таки не стоит даже ваших слов, — пренебрежительно отмахнулась еврейка. — В свое время меня грабил сам Япончик, а это, я вам скажу, на самом деле было что-то с чем-то. Правда, Миша был очаровательно культурным человеком, примерно таким, как вы, только чуть красивше на лицо, но не то что эти халамидники. Не хотите, господин фон Нотбек, капельку пейсаховки? Моя мама, а она была святой женщиной, я вам точно говорю, научила меня делать настоящую пейсаховку.

— Не откажусь, Цецилия Абрамовна, — я с улыбкой кивнул женщине и пристально посмотрел на потирающего запястья рук Шмуклеровича. — Израиль Львович, думаю, нам пора приступить к делам. Для начала озвучьте точную сумму, полученную вами с каждого пассажира, а потом аккуратно отсчитайте от нее семьдесят процентов в мою пользу.

— Божечки... — схватился за сердце судовладелец. — Да лучше бы меня ограбили эти босяки. Ни боже мой, сорок и точка. Смею напомнить, это таки пока мой пароход.

— Если бы не я, эта ваша посудина... — я углядел на столе коробку с сигарами и, позаимствовав одну из них, аккуратно откусил ее кончик специальной гильотинкой, — эта ваша посудина, максимум через неделю была бы реквизирована красными. Смею напомнить, совершенно бесплатно. А что было бы лично с вами, я вообще не представляю. Кстати, слышали, что у большевиков все общее? Нет? Да-да, даже женщины. Шестьдесят пять и только из огромного уважения к вашей прекрасной супруге. И я еще не упоминаю о скромной премии в мой адрес за ваше спасение, а также о штрафных санкциях за срыв оплаченной доставки к месту назначения. Хотите, я позову этих несчастных и спрошу, кого они считают виноватым в произошедшем? Интересно, нет ли у них желания потребовать свои кровные назад? Ну что вы, что вы, Израиль Львович, не надо хвататься за сердце, меня это совершенно не трогает. А кто меня хотел кинуть? Александр Сергеевич Пушкин или некий Шмуклерович? Ай-яй-яй... Не стыдно?

В общем, я немного поигрался с клиентом и великодушно согласился на шестьдесят процентов от общей суммы. Нет, конечно же, при таком количестве козырей в моей колоде, его можно было обобрать как липку, но я никогда так не поступаю. Фигурант должен расставаться со средствами охотно, да еще считать вас при этом благодетелем. Примерно так и получилось.

Ювелирные изделия, румынские леи, турецкие лиры и еще какую-то экзотическую резаную бумагу я безжалостно отверг. Французские франки тоже. В Европе бушует послевоенный кризис, обмен на золото все прекратили, курсы валют скачут как сумасшедшие и дальше будет только хуже, поэтому я остановился на родных золотых червонцах, а также британской и североамериканской валюте. То есть самой устойчивой на данный момент. В итоге я получил увесистый мешочек с российскими золотыми монетами разного номинала, общим весом два килограмма четыреста двадцать два грамма, восемьсот фунтов стерлингов и полторы тысячи долларов. И да, все-таки турецких лир взял немного, всего тысяч пять — внушительную

стопку купюр, перевязанную шпагатом. На мелкие расходы. В Царьград следуем или куда? А там светить рыжьем и твердой валютой явно не стоит.

Неплохо получилось, особенно учитывая то, что годовой доход в триста пятьдесят фунтов дает возможность жить в Британии совершенно безбедно. Хотя да, было бы лучше, если Шмуклерович набрал побольше пассажиров. Но, увы, он просто не успел, потому что, как выяснилось, я поставил ему жесткие временные рамки. Но все равно хитрый евреец не прогадал, загрузив трюм разным товаром, который надеялся толкнуть в Константинополе по сходной цене. Кстати, Константинополь он собирался сделать своей базой, так что исключать возможность дальнейшего сотрудничества не стоит. Шмуклерович торгаш матерый, прожжённый, хотя и хитрый как змей, но в общем-то порядочный мужик. А я своего будущего пока никак не вижу. Вообще никак. Так что, сами понимаете.

Словом, в итоге все остались довольными друг другом.

— Рад был знакомству, — я вежливо поклонился семейной чете. — Увы, но вынужден откланяться.

— Изя, тебе таки не кажется, что Георгий Владимирович слегка изменился с того самого момента, как эти шлемазлы приложили его по голове? — озадаченно хмыкнула Циля Абрамовна.

— Да-да, моя роза, — Израиль Львович как раз тянулся к графинчику с пейсаховкой, но заметив, что жена обратила на него внимание, мгновенно отдернул руку. — До сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю, как он обещал меня пристрелить при нашей первой встрече. А потом вспороть мой драгоценный живот и повесить сушиться как карася.

А я мгновенно насторожился. Это косяк. И немаленький. Черт его знает, каким был по жизни прежний хозяин моей тушки, но уж точно не флегматичным добряком. А я уже успел во всю ивановскую засветить свою реальную натуру, что может вызвать некий когнитивный диссонанс у людей, общавшихся с реальным Георгием Владимировичем фон Нотбеком. Надо бы вести себя поосторожней. Одно утешение, что на этом пароходе, с момента посадки и до бунта экипажа, я успел пообщаться только со Шмуклеровичами. Но ладно, думаю, должно пронести...

ГЛАВА 3

Черное море. Нейтральные воды.

Пароход «Димитрий»

19 января по старому стилю. 1920 год. 01:50

Распрощавшись с хозяевами, я отнес ценности к себе в каюту, потом быстро пробежался

по пароходу, убедился, что все уже в порядке, и облегченно выдохнул. Пленных наградили лопатами и приставили к углю, пары уже развели, и судно наконец-то встало на прежний курс. Море волновалось умеренно, на мостике управлялся второй помощник с одним из матросов, пассажиры разбрелись по своим каютам, а Самуил Эныкович колдовал на камбузе. Александра Николаевича Даценко я не нашел; по словам Вейсмана, он вооружился еще парой бутылок водки и заперся у себя. Ну и ладно, не до общения мне сейчас.

Обязав кока притащить чего-нибудь жидкого и горячего, я убрался обратно в каюту. Поискал халат, не нашел его, обмотался простыней и метнулся в корабельную туалетную комнату, благо по коридору никто уже не шатался. Нечего людей шокировать, чай не двадцать первый век на дворе, а вовсе начало двадцатого. Далеко не пуританское время, но все-таки.

Приняв контрастный душ, я окончательно пришел в себя и путем тщательной ревизии личных вещей принялся прояснять темные провалы в личности прежнего обитателя тела.

Во внутреннем кармане пиджака отличного английского сукна, явно пошитого на заказ руками умелого портного, помимо бумажника обнаружился украшенный двуглавым орлом «заграничный паспортъ», выданный в тысяча девятьсот семнадцатом году, министерством иностранных дел уже несуществующей Российской империи. А из него я узнал, что дворянин, между прочим целый барон, Георгий Владимирович фон Нотбек первый, родился десятого сентября тысяча восемьсот девяностого года в славном городе Санкт-Петербурге. То есть Петрограде,