Читать книгу "Академия Ранмарн - Елена Звездная"

Шиеро устало махнул рукой, прерывая собеседника, и тоном, не терпящим возражений, добавил:

— Лирель Манире прекрасная молодая девушка, это должно сработать и без проявления инициативы с ее стороны. Таар Иргадем ждет от меня результатов, и ждет их давно. Если в течение дегона результатов не будет, тогда мы смоделируем ситуацию, но столь же органично, как и в этот раз. Они ничего не должны заподозрить! Продолжайте наблюдение, инор Осане!

* * *

Перемещатель мчал меня по прозрачной трубе мигана. Наша линия была одной из самых красивых в Исикаре. Особенно здорово было перемещаться ночью, когда все сияло тысячами огней, но даже днем взлеты и падения над огромным промышленным городом вызывали восторг. В начале пути наша тридцать шесть тысяч семьсот тридцать вторая линия шла под городом, затем резко взмывала вверх над спиралевидным зданием Академии познающих искусство и снова падала вниз, едва ли не касаясь военного завода Тишису, производящего двигатели для рикаргов. После миган снова совершал головокружительный пируэт и проходил у самого пищевого завода. Иногда я выскакивала именно здесь, если ма просила что-то купить, потому что в нашем магазине, увы, все продукты очень быстро заканчивались, а здесь работал друг моего отца… Всегда хорошо иметь друзей. Вообще миган использовали не все в нашем обществе — лечащие не рекомендовали его больным и пожилым, некоторые так вообще признавали опасным, но правительству и так хватало забот с непрекращающейся войной, к тому же другого, более безопасного, транспорта не было придумано и построено.

Война… Она велась еще до моего рождения, и я как-то привыкла, а вот те, кто был старше, иногда с тоской произносили: «Вот когда не было войны, жизнь была совсем иной…» Лично мне это казалось странным, потому что как знающая я давно поняла, что на Таларе до образования единого государства войны были абсолютно всегда, а теперь война идет вне Талары, но все же идет. И еще очень странным казалось выражение: «Эта молодежь совсем испортилась, вот во времена моей молодости все было иначе…» Странным оно было потому, как на протяжении нашей десятитысячной истории так говорили абсолютно все и каждое новое поколение порицалось старым.

Легкая тошнота и головокружение отвлекли от посторонних мыслей — на этом участке мигана всех и всегда тошнит, а мама обычно предпочитает выйти раньше и пройтись пешком здесь, но я слишком ленива для этого. Головокружительный спуск по спирали, и механический голос сообщил:

— Пункт доставки!

— С-спассибо. — Вышла, чуть пошатываясь, впрочем, как и всегда.

— Пожалуйста. Удачного трудового вечера! — пожелал перемещатель и сорвался подвозить очередного пассажира, искренне надеющегося что «и в этот раз пронесет».

Естественно, мы все знали, что по статистике в мигане ежедневно гибнут до сотни пассажиров, но при населении в семнадцать миллиардов цифра казалась смешной. Да и вообще, мы планета оптимистов, мы верили, что с нами ничего плохого случиться не может и о безопасности мало кто думал… может, и зря…

Шагая по пластиковым улицам, радостно улыбалась встречным — большинство из нашего квадрата, поэтому всех знала хорошо. У яркого здания местного магазина свернула к триста пятнадцатому входу, поднялась по лестнице на наш девятый этаж. Можно было бы использовать лифт, но я предпочитаю прогуляться, потому что дом у нас элитный и на окнах растут цветы, которые посадили мама и бабушка Отро. В городе зелени нет, и я по-детски восторгаюсь каждый раз, когда вижу это зеленое цветущее чудо.

— Эля, поторопись уже, я тебя еще из окна видела! — Мамин голос совсем как в детстве.

Взбежала по лестнице вверх, глубоко дыша, чтобы ощутить аромат цветущих алых лирелей, в честь которых меня и назвали. Мама терпеливо ждала, улыбаясь моей счастливой мордашке:

— Ты сегодня рано, Эль, все хорошо?

— Мам, — бросилась на шею с разбега, радостно поцеловала в обе щеки, — у меня сегодня такое было-о-о-о…

— Идем, маноре знающая, расскажешь, что твои детки сегодня еще выдали.

— Мам, «детки» — не совсем подходящее определение, меня перебросили в группы от двадцати семи и до тридцати пяти лет!

Люблю удивлять маму, у нее всегда так смешно поднимается вверх правая бровь, словно и верит и не верит одновременно. А еще мне нравится, как начинают улыбаться ее зеленовато-серые, очень красивые глаза, словно в них загораются искорки, и хоть лицо еще серьезное, а уже понимаешь, что она смеется.

— Рассказывай, маноре знающая! — требовательно произнесла мама, накрывая для меня стол.

Рядом с мамой всегда чувствую себя маленькой девочкой, и этот так чудесно — просто побыть маленькой и такой нужной. Мама слушает очень внимательно, не перебивая, словно все, что я скажу, очень значимо для нее, а мои проблемы она воспринимает как свои собственные и очень переживает за меня. И я бесконечно благодарна ей за это, только со временем все чаще одолевает мысль — а смогу ли быть настолько же прекрасной мамой, с которой дети делятся абсолютно всем и которая всегда может дать дельный совет?

— В общем, вызывает меня утром глава Академии, — начала рассказывать в перерывах между поглощением любимого сырного супа, — и говорит: «А ступайте-ка вы, маноре Манире, учить деток постарше».

— Прям так и говорит? — засмеялась мама, садясь напротив и с улыбкой глядя, как я ем.

— Ну не совсем так, — я чуть побледнела, вспоминив его намек, — но смысл был такой.

Мама протянула еще кусочек хлебного коржика, который испекла сама, и уже серьезно спросила:

— Неужели в выпускные группы?

— Ага, — кивнула, как всегда удивляясь ее проницательности, — я теперь веду выпускные группы «Ведущих» и «Атакующих»! Представь себе!

Чуть хмурясь, мама переспросила:

— И надолго?

— Два дегона, — тяжело вздохнула, — а моих мелких на полевые учения отправили, хнык… Мам, ну не переживай так. — Нет, она не показала беспокойства, только чуть уголки губ поджались, а глаза стали чуть шире, но я очень хорошо ее знаю. — Мам, первые два занятия прошли отлично, в группе «Ведущих» так вообще Санька обнаружился, поэтому уверена — там сложностей не будет.

— Санька? Это который Эстарге?

— Ага, Сана друг… Сан же звонил вчера, ну чего ты так бледнеешь… Ну, мам!

— Нет, все хорошо. — Она улыбнулась, а в глазах слезы. — И как Санька?

С грустью посмотрела на нее — мама по Сану очень тоскует, хоть и старается не показывать. Он и звонит каждый день, но голос такой грустный, и вроде улыбается, а в глазах отчаяние. И мама, она же все чувствует, плачет по ночам…

— Санька, как и всегда, красавец! Не лидер в группе, но на положении звезды. Чуть занятие мне не сорвал.

И я начала рассказывать в подробностях, стараясь акцентировать на самых интересных моментах и отвлечь маму от мыслей о Сане. Вообще наша семья очень хорошо живет — папа у нас законник, причем один из лучших в Исикаре, а дети все трое одаренные, никого в рабочие не отправили. Я догадываюсь, почему это так — мама воспитала в нас это стремление к совершенству, поддерживала наши самые, казалось, нелепые таланты. Первые песенки сестрички Олини вызывали желание закрыть уши и бежать подальше, а мама слушала очень внимательно, поправляла, направляла и хвалила за малейшие достижения, но никогда просто так. Я в семье младшая, и меня слушать никто не хотел, а мама слушала. Выслушивала все мои детские обиды и глупые мечты, и, когда отбирающие меня тестировали, я уже знала, что хочу быть знающей, хочу помогать другим находить свой путь. И пусть мне было непросто, но мамина поддержка помогла добиться этой самой заветной для меня мечты. А Сан любил мастерить все — от стула-трансформера, который мы, дети, подсовывали гостям и весело хохотали, когда он начинал чавкать и сворачиваться, до икате, способного писать абсолютно везде. Когда к Сану пришли отбирающие, мы им этот стул и подсунули. Реакция отбирающих удивила — это был полный и абсолютный восторг, после которого братика определили в исследующие. Мы тогда очень радовались за Сана, а родители потом всю ночь сидели в комнате для еды и старались не смотреть друг на друга. Только повзрослев, я поняла, что они оттягивали тестирование до десяти лет… и только став взрослой, осознала причину. С тех пор как Сану исполнилось двадцать пять, мы его больше не видели вживую, только в переговорнике, потому что Сан знал «Тайну», а, следовательно, не покидал пределов острова Харда. В тридцать он должен был вернуться на полный оборот Талары, чтобы найти спутницу, заключить стандартный семейный союз и снова уехать…