Читать книгу "Алина: светская львица - Валерий Бондаренко"

Из дневника Алины Головиной: «Как государь понимает, что мне несладко! Нет дня, чтобы он не перебросился со мной хотя двумя словами. И это всегда слова сочувствия и заботы почти отеческой. Вчера был вечер, когда собрались мы у императрицы, — один из тех интимных ее вечеров, где кроме царской фамилии присутствуют обычно пять-шесть человек истинно приближенных. Среди них непременно графиня Бобринская (лучшая подруга ее величества) — очень красивая и живая шатенка, которая на этот раз была в темно-зеленом бархатном платье и с такими изумрудами на шее, что дух захватило. Была и Мэри Барятинская — она как-то уж слишком внимательно и часто на меня косилась. Еще были граф Бенкендорф и знаменитый поэт Жуковский. Сей последний читал свой перевод «Одиссеи», довольно сложный. Впрочем, немолодой уж поэт так мил, такой он весь уютный и круглый, что иногда (каюсь!) он мне казался котом, без мурлыканья которого семейный вечер лишится своего сердца.

Когда мы уже расходились, я вызвалась проводить Мэри до кареты. Ее мать скромно шла за нами. А ведь еще месяца три назад я трепетала от одного взгляда этой женщины.

Мэри взяла меня под руку и сказала вдруг очень тихо:

— Итак, милая, прими мои поздравления!

— О чем ты?!

— Но государь смотрел на тебя так особенно!..

— Он в самом деле очень добр ко мне.

— Больше, чем добр… Нельзя же, в самом деле, быть такою слепой! Я тоже фрейлина, но еду сейчас домой… Ах, комнату во дворце предлагают не всем. Странно, а я-то думала…

Она запнулась.

— Что же думала ты?

— Что все у вас… уж свершилось…

Я чуть не споткнулась от этих слов. Отчего-то я подумала о бедном моем Б., но спросила совсем другое:

— Скажи лучше, как твой д’Антес?

— Он — ездит, — ответствовала Мэри очень значительно, из чего заключила я, что он снова в нее влюблен. Вот мужчины!»

Вернувшись к себе, Алина вдруг испугалась. Как! Государь ее любит? Возможно ль такое? И как же тогда Базиль?.. С ним в последний раз она виделась у тетушки полторы недели назад. Уже полторы недели! И он был как-то особенно боязлив. Тетушка весь вечер глаз с него не спускала, и дядюшка тоже. Ведь не одна только Мэри знает о чувстве царя. Может быть, Базиль боится такого соперника? «А занятно…» — подумалось тут Алине. Но что «занятно», она не додумала.

Алина живо представила статную фигуру царя с мощной выпуклой грудью, с гордой широкой шеей и профилем пронзительно-волевым. Базиль рядом с ним казался воробышком несмышленым.

Алина почувствовала себя заинтригованной новым ходом вещей. Бессознательное кокетство стало отныне спутницей обхождения ее с государем. Она смущалась там, где для смущения, казалось, не было оснований, и лукавила, когда это вроде было и неуместно. Все слова ее и сами движенья (но от искренней растерянности вначале) невольно получили волнующую многозначительность.

И государь (казалось Алине) принял эту игру. Его властный — «бронзовый», как говорили придворные, — голос сменялся для нее (и даже просто при ней) голосом любезным, в котором красиво переливались лукавые и ласкающие оттенки. Зато его взгляд вдруг делался как-то смущающе прям. Вальсируя, государь прижимал ее не более нежно, чем требовал того этикет, однако ж легкое подрагиванье его пальцев и трепет ее спины ярко чувствовали оба сквозь лайку перчатки и скользкий шелк платья.

Одна мысль (и даже не совсем мысль, а скорее, полумысль-получувство, которого Алина боялась, стыдилась и от которого отвязаться она не могла) не давала покоя ей. Эта мысль, это чувство были о тех — как говорят — упоительных и таинственных отношениях, что случаются между женщиной и мужчиной. Как фрейлина, Алина не могла не знать, что государь нередко остается с царицей наедине, что у них семеро детей, что он заботится о ней постоянно и привязан к супруге своей всею душой. Однако, он любит и ее, Алину? Но так поступают многие мужчины. Тот же д’Антес всем прожужжал уши о своей любви к мадам Пушкиной, а сватается к Мэри и, сказывают, имеет еще какой-то очень серьезный роман. Вот только с кем? Угадать эту даму Алине не удавалось.

Впрочем, совсем осудить «сих несносных мужчин» она не могла, ведь себе-то Алина упрямо твердила, что любит, любит, любит одного Базиля…

29 июня был довольно обычный день во дворце. С утра парад, затем в два часа дня государь совещался с Бенкендорфом и Нессельроде. Вечером собрались в красной гостиной у императрицы. Было холодно: дрова в огромном камине из темного малахита трещали, и сквозь хрустальный экран пламя рассыпало по залу множество острых подвижных бликов. Увы, теплее от этого не становилось.

Графиня Бобринская была на этот раз в аметистах, от которых опять у многих дух захватило. Царица очень любезно поговорила с Алиной, посетовала на дождливое и холодное нынче лето и спросила, не сыро ли у Алины в ее «мансарде». Старуха Голицына присоветовала всем кушать побольше клюквы от простуды и для хорошего настроения. На этот интимный вечер впервые был допущен д’Антес и очень скромно пока держался.

Наблюдая его, Алина с удивлением обнаружила, что вовсе не занята им, как прежде. Отчего-то теперь ей были странны прежние ее терзания на его счет.

«Как же я повзрослела!» — подумала вдруг Алина.

Ее попросили сыграть несколько новых пьес, присланных из Парижа. То были мазурки и вальсы входившего в моду молодого композитора Фредерика Шопена, поляка из беглых. (Впрочем, царю лишь сказали, что отец композитора — француз-учитель.)

Пьесы оказались грациозные, легкие, немного грустные. Императрица была без ума от них.

— Знаете ли вы, что месье Шопен — друг этой несносной Санд? — спросила Алину графиня Бобринская.

— Ах, мать моя, не вспоминай ты к ночи эту чертовку! — возмутилась Голицына. — Сказывали мне, она в штанах ходит, ровно казак. И трубку курит. Вовсе стыда решились безбожники эти…

— Французы доиграются со своею свободой! — нахмурился государь.

— Все лучшее уже покидает Париж, этот вертеп разврата, — поддержала его Бобринская. — К примеру, вот вы, барон!

Д’Антес поцеловал ей руку с подчеркнутой нежностью.

— И все же у вас сыро, моя дорогая! — сказал император, отводя Алину в амбразуру окна.

Бархатная портьера почти скрыла их. За высоким окном синел глубокий, дождливый вечер с узкой розовой полосой между туч.

— Отчего вы правды не говорите? — спросил царь, улыбнувшись загадочно.

— О нет, ваше величество! Уверяю вас, вы ошибаетесь…

— Берегитесь же, маленькая плутовка: вам меня не провести! Я сам приду нынче же уличить вас…

И посмотрел на Алину вдруг так пристально, что она и в самом деле смешалась.

Конечно, она лгала: в комнате было довольно сыро. Но забота царя не тронула ее. Больше того, Алина испугалась чего-то. Чего? Алина себе не сказала.