Читать книгу "Уроки Красного Октября - Игорь Фроянов"

Теперь о 900 млн. пудов избыточного хлеба в России в 1916 г. Если не представлять истинной картины, то данный факт действительно может воодушевить: два года войны, 15 млн. тружеников, взятых из деревни на фронт, а в стране хлеба – завались. Не понятно только, почему к лету 1916 г. в 34 губерниях страны действовала карточная система на хлеб и другие продукты питания, а еще в 11 губерниях к ней готовились. Зачем при таком обилии хлеба царское правительство пошло в том же 1916 г. на введение принудительной разверстки хлебных поставок, которая, правда, с треском провалилась. Потребность Петрограда и Москвы в хлебе удовлетворялась лишь на 25 % (саботаж!). С другой стороны, так называемые «излишки» образовались отнюдь не естественным порядком как следствие успехов сельскохозяйственного производства, а в немалой мере искусственно за счет припрятывания хлеба спекулятивными элементами на протяжении нескольких лет. В итоге Февральская революция в Петрограде началась с грозного требования: «Хлеба»!»[74]

В столыпинской реформе Силаев нашел «положительный опыт», использованный при разработке правительством очередной перестройки села, предложенной Съезду народных депутатов.

«Мы не разделяем столь хвалебной оценки деятельности Столыпина как реформатора. С точки зрения конкретного момента она, быть может, достигла преследуемой цели, ослабив революционный накал в стране. Но в плане исторической оценки, причем, как показало время, даже ближайшей, эта деятельность оказалась пагубной для старой России, обострив до крайнего предела противоречия в русской деревне и подготовив таким образки Октябрьскую революцию. «Необходимо помнить, что столыпинская аграрная реформа затевалась не столько из экономических соображений, сколько по политическим мотивам, где грубому принуждению отводилась едва ли не главная роль. Политический союзник Столыпина октябрист М. В. Красовский, выступая в Государственном совете, с циничной прямотой заявил: «Мы стоим за решение принудительное, насильственное, навязанное»[75]. Историк П. Н. Зырянов по этому поводу замечает: «Из авторов и проводников столыпинской реформы, пожалуй, никто с такой откровенностью не говорил о ее насильственном характере. Как и многие деятели «Объединенного дворянства», Красовский не скрывал, что община разрушается прежде всего ради спасения помещичьих имений»[76]. Но Столыпину нужно было разрешить еще одну задачу: создать зажиточную кулацкую прослойку, которая могла бы служить социальной опорой царскому самодержавию[77]. Факт примечательный! Он свидетельствует о том, что в верхах ясно понимали: кредит доверия крестьян к царю почти (если не полностью) исчерпан.

Что же это за «хозяйственный мужик», кулак, на которого уповал Столыпин? Реформатор хорошо представлял его социальный облик. Еще в 1904 г., будучи саратовским губернатором, он писал в отчете: «В настоящее время более сильный крестьянин превращается обыкновенно в кулака, эксплуататора своих однообщественников, по образному выражению – мироеда»[78]. И вот на такого «мироеда» задумал опереться царь. Это было отступление от вековечной обязанности Божьего Помазанника не давать в обиду слабого и защищать его от сильного[79], что не могло не способствовать еще большему отчуждению крестьянских масс от царской власти и лично от самодержца.

П. А. Столыпин, этот «мощный волнорез», хотел разрезать русское крестьянство на два слоя: богатых и бедных. Первые должны были подавить вторых и укрепить самодержавие. Подобно социальным дарвинистам, он делал ставку «на крепких и сильных», относя остальных к «убогим и пьяным»[80]. По существу то был план уничтожения традиционного крестьянского мира, план своеобразного «раскрестьянивания», ибо, по верному наблюдению знатока крестьянской жизни А. В. Пешехонова, историческое «крестьянство не может расколоться на различно эволюционирующие классы, так как ему присуще особое органическое свойство, постоянное тяготение к одному, среднему семейному и хозяйственному уровню»[81]. Ясно, что без прямого насилия Столыпин не мог осуществить такой аграрный «переворот». Вера в силу приказа, столь свойственная отечественной бюрократии, не обошла стороной и его.

Начатая главным образом по политическим мотивам и на фоне «деревенских иллюминаций» (так называли поджоги крестьянами господских имений), столыпинская реформа погрузила русское крестьянство в пучину бед и страданий, вызвав сразу же сопротивление крестьян. Если сопоставить факты крестьянских выступлений с «ходом разрушения общины, то наблюдается тесная их связь. 1910–1911 годы являются максимальными годами в развитии столыпинских мероприятий и в то же время максимальными по числу столкновений на их почве»[82]. Это было результатом сильнейшего недовольства крестьян «столыпинскими мероприятиями по переустройству деревни»[83].

Деятельное участие в реализации реформы принимало Министерство внутренних дел, т. е. силовое ведомство, которое разъясняло местной администрации (губернаторам и земским начальникам), что ее работа будет оцениваться по числу вышедших из общины крестьян на подведомственной ей территории[84]. Отсюда мощное давление на крестьян местных властей, угрожавших изъятием лучших земель в пользу тех домохозяев, которые «добровольно» выходили из общины[85]. Открытые насилия переходили всякие границы. Так, крестьяне Бахмутского уезда Екатеринославской губернии в телеграмме на имя Столыпина от 4 апреля 1911 г. с возмущением сообщали, что местная администрация, поощряемая благодарностями и наградами высшей власти, «применяет противные закону, общечеловеческим понятиям и совести приемы, так, избивая людей, лишая их свободы сажанием в тюрьмы и другие места заключения, без объяснения, объявления, определения сроков заключения, суда и следствий, людей, провинившихся и виновных лишь в том, что могут иметь собственное суждение и выражать словами то, что находят для себя выгодным и более рациональным оставаться и впредь при общинном землепользовании. Ближайшим фактом произвольных насилий может служить случай, имевший место 19 текущего марта в Бахмуте, куда целыми обществами потребовалось господином губернатором, который в присутствии всей подчиненной ему администрации не спросил о нуждах, обидах вверенных его попечению людей, но запретил под угрозами немедленных наказаний каждого, кто посмеет дерзнуть высказывать свои неудовольствия, обиды и свои желания и тогда, когда весь бывший перед ним с обнаженными головами собранный по его приказанию и покорно, почтительно стоящий перед ним народ, не постеснялся обругать всех бывших людей оскорбительными бранными словами, призывая немедленно и всем изъявить согласие на переход с общинного к отрубному землепользованию. И тогда же многих из нас арестовал и отправил в тюрьму, а других с той же целью полиция и по настоящее время рыщет и ловит по домам, наводя панику на все население. В одном Бахмутском уезде по месту нашего жительства Троицкой, Луганской и других волостях и обществах, вследствие таких вопиюще несправедливых действий все полевые работы с осени прошлого 1910 года прекращены, около 100 тыс. дес. земли остались совершенно не вспаханными, не обсемененными зимними и не подготовленными для весенних посевов, что само по себе грозит нам и семействам нашим голодовкой. Мы, крестьяне, возмущенные вредным вмешательством в наши интересы по землепользованию, а тем более угрозами казацких нагаек, ссылкой и тюрьмами, решились перенести все же такие суровые меры, лишь бы сохранить и оградить свое законное право общинного пользования землей…. Нам думается, что не один наш Бахмутский уезд Екатеринославской губернии жестоко страдает произволом администрации, но что есть на святой Руси много таких уездов, где эти искусственные меры гнут спины беззащитного крестьянина»[86]. Бахмутские крестьяне думали правильно. В других местностях «святой Руси» власти творили то же самое. Нижегородский губернатор, например, подвергал массовым арестам крестьян, не желавших выходить на хутора и отруба[87]. И что же?