Читать книгу "Черное дерево - Альберто Васкес-Фигероа"

На что суданец расхохотался ей в лицо.

– Ох, дьявол тебя дери! Не знаю что из сказанного тобой большее вранье, но в доказательство того, что я человек справедливый, просто не буду делать ничего , чтобы проверить так ли все это на самом деле. И предположим, что ты на самом деле девственница…

– Но это правда. Мой отец заплатит тебе эти деньги…

– И где такое было видано, чтобы негритянка, купающаяся в озере в джунглях имела десять тысяч долларов ?.. Да ты и не знаешь сколько это и как такие деньги выглядят…

– А где такое было видно, чтобы негритянка из джунглей носила такую одежду? Такие ботинки и имела при себе такое оружие?.. Я – Надия, дочь Махмуда Сегала, профессора из университете в Абиджане. Я училась в Париже и Лондоне, говорю на пяти языках, включая твой, и если не отпустишь меня на свободу, то будешь раскаиваться всю свою оставшуюся жизнь.

– Вот, черт побери! Амин, да это настоящий бриллиант, что мы нашли… Как ты думаешь сколько Шейх заплатит за такую «штучку»?.. Радуйся, детка! Ты не будешь обыкновенной рабыней… Шейх сделает из тебя фаворитку… на некоторое время, правда… И знаешь, что это значит? У него есть все: золото, брильянты, жемчуг, роскошные автомобили, собственные самолеты… На его землях нефть сочится, словно вода из источника, а со всего мира к нему съезжаются самые влиятельные люди обсудить дела… Он не может потратить за целый год все, что зарабатывает за один день… Он осыпет тебя драгоценностями, купит самую лучшую одежду, будешь есть с золота… А твои дети станут принцами…

– Пошел ты к черту, сукин сын!

Суданец поднял кнут, но передумал и опустил руку.

– Нет… Сулейман Р. Ораб не совершит такую глупость, как содрать с твоей спины кожу, черная. Сулейман Р.Ораб уже много и много лет занимается такими делами и слышал про себя всякое, даже хуже. А теперь, в путь! Пошли, пошли! – приказал он своим людям. – Когда придет ночь, хочу, чтобы мы были как можно дальше от этого места.

И когда наступила ночь, они ушли далеко.

И день за днем уходили все дальше и дальше.

Однажды всю ночь сплавлялись вниз по течению Логоне.

Уходили все дальше по саване, переходили от одного лесочка к другому, все время прячась среди деревьев и кустарников, избегая дорог и деревень, следуя никому не известными тропками, на которых и следов животных не было видно, но про которые Амин знал все, будто читал линии на своей ладони.

Еще несколько рабов присоединились к каравану: четверо подростков, младшему из которых было не более десяти лет и две сестры, что не переставая плакали всю дорогу.

Сулейман Р.Ораб довольно улыбался.

– Двадцать два, и почти все по большей части отменный товар… Даже если только половина доберется до Красного моря, то все равно путешествие будет удачным… Нужно беречь эту девочку…Она одна окупит все наши расходы… Она мне нужна в Суакине, неприкосновенная, целая и невредимая.

И, несмотря на все предупреждения и угрозы, Амин лежал сейчас у ее ног, окровавленный и без сознания. Но, судя по всему, этот негр не собирался отступать от задуманного и отказаться от Надии, полагая, наверное, что если он нашел и схватил ее, то имеет на нее все права, в том числе и удовлетворять свои желания.

Этой ночью его удалось остановить, но на сколько ночей у нее хватит сил продолжать защищаться?

– О, Давид, Давид! Где же ты?

«Придется тебе пробежать еще один раз. Не успел сделать ни одного снимка…»

И сердце у нее забилось сильнее, когда она увидела его, такого высокого и массивного, с копной волос песочного цвета и глазами ясными, как воды в озере Эбрие, где вечерами отражаются мосты Абиджана.

Ей захотелось бежать для него, бежать так быстро и долго пока не упадет в изнеможении, но, подталкиваемая неожиданно поднявшейся волной гордости и странной для самой себя смелостью, сдерживая чувства, высокомерно ответила:

– Сожалею, но… я тренировку уже закончила.

И позже, когда уже шла по коридору к раздевалкам, ей казалось, что земля уходит из–под ног и стены рушатся вокруг, но проклятая гордость не позволяла остановиться и обернуться, но вдруг сзади послышался голос:

– Эй! Подожди… Как тебя зовут?

– Надия, – облегченно выдохнула она и улыбнулась, остановилась и обернулась, чтобы он мог прочесть на ее спортивной куртке название страны – «Берег Слоновой кости».

В последующие дни она буквально стерегла вход в Олимпийскую деревню, а на тренировках высматривала среди собравшейся публики робкого светловолосого гиганта, который прятался за своими камерами, как за щитом.

Закрыла глаза, вспоминая их новую встречу. Она поднялась на подиум и старик с похотливым взглядом, буквально поедавший ее глазами, повесил на шею бронзовую медаль. Покорно подставила щеку под поцелуй, приняла букет и, выпрямившись, поприветствовала аплодировавшую публику и тут же увидела его. Он стоял там и смотрел на нее через объектив, старясь запечатлеть только ее, каждое ее движение, позабыв о тех, кто стоял рядом и выше с золотыми и серебряными медалями.

И даже сейчас она не могла объяснить, как ему удалось добиться ее согласия поужинать тем вечером.

Помнила лишь, как они спорили о бесконечной жажде в Африке за бутылкой «Дон Периньон».

А потом гуляли по тихим улочкам до самого рассвета, и вокруг не было никого, ни одной живой души, казалось, что они вдвоем остались единственные живые существа на всем белом свете, и говорили, говорили обо всем: о религии и расизме, о политике и спорте, о любви и о войне.

Столько в них было разного, не похожего и, тем не менее… вот они, шли рядом: студентка–африканка и фотограф–европеец. Для него мир представлялся в виде образа, картинки и игры цвета при встрече с моментами красивыми, драматическими, эмоциональными или даже пугающими, и ему всегда хотелось эти моменты остановить, сохранить навсегда, чтобы они не исчезали во времени. Для нее мир представлялся в виде разнообразных идей, царящей вокруг несправедливости, нужды, сопротивления и постоянного движения.

Давид мог часами стоять неподвижно с фотоаппаратом в руках и подстерегать какую–нибудь птичку у своего гнезда; Надия же не могла усидеть на дном месте ни секунды, ей всегда нужно было куда–то идти, куда–то ехать, нужно было двигаться, что–то делать, что–то придумывать, решать какие–нибудь проблемы.

Он читал Анри Шарьера, Леона Юриса, Форсайта, а она Седар Сегнора, Герберта Маркузе, Германа Гесса. Ей нравились фильмы Бергмана и Антониони, а ему Джона Форда и Давида Лина.

– Тогда получается, что ты… как бы … и не сторонница свободной любви?

– Конечно… В любви каждый делает то, что ему больше всего нравится. И потому я это не делаю…

– Но это – абсурд! Тебе так не кажется? Мы живем в двадцатом веке. Занятие сексом уже не считается смертным грехом, наоборот, рассматривается как нечто вполне логичное и естественное.