Читать книгу "Железная маска - Жан-Кристиан Птифис"

Не следует забывать и о свидетельстве Константена де Ранвиля, хотя то, что он рассказывает, по важности не идет ни в какое сравнение с реестром Дю Жюнка или записками отца Гриффе и коменданта Шевалье. Этот протестант, ложно обвиненный в шпионаже, находился в Бастилии с 16 мая 1702 года по 16 июня 1713 года. По выходе из нее он написал воспоминания о своем заключении, три тома которых вышли в Голландии в 1719–1724 годах под названием «Французская инквизиция, или История Бастилии». Эта книга служит непосредственным свидетельством о жизни в крепости, о многочисленных заключенных, с которыми автор свел знакомство, не раз сменив камеру, в том числе и с теми, кто сидел этажом выше или ниже человека в маске и имел возможность общаться с ним через каминную трубу или методом перестукивания. Она является также яростным обвинением против тюремной системы. Если архивные документы обычно отличаются точностью сообщаемой информации, то портреты тюремщиков, нарисованные этим дотошным хронистом, живописны и вместе с тем диковинны. Это целая галерея шутов и монстров в духе Иеронима Босха, проходимцев и негодяев, одетых в лохмотья и рассуждающих о милосердии начальника крепости, жадных мошенников, павших столь низко, что уже ничем не отличаются от висельников, которых они поставлены сторожить!

Вот, прежде всего, портрет мсье де Сен-Мара: «Маленький человечек, очень уродливый и плохо сложенный, сгорбленный и трясущийся, ужасно вспыльчивый, постоянно бранящийся и богохульствующий, кажется, вечно, пребывающий в ярости; черствый, неумолимый и жестокий до крайности».[19] Его излюбленным занятием было пересчитывание экю, которые он в течение всей своей жизни собирал в специальные мешочки. Располагая правом самому назначать своих подчиненных на месте новой службы, кроме королевского наместника, он прибыл с острова Святой Маргариты с собственной «командой» безусловно преданных ему людей.

Жак Розарж (а не де Розарж, как он сам называл себя), родом из Прованса, служивший под началом Сен-Мара тридцать один год, начал свою карьеру еще в Пинероле простым мушкетером роты вольных стрелков. Он дослужился до коменданта Бастилии, заняв в служебной иерархии место сразу после Дю Жюнка, королевского наместника. У него была, пишет Ранвиль, «напыщенная морда с кожей, подобной коре дерева, на которой оспа оставила свои следы; его глубоко посаженные глаза, словно спрятанные в двух игральных костях под бровями толщиной с большой палец, красны и отвратительны; его точно зубилом вырубленный нос картошкой, усыпанный двадцатью или тридцатью другими маленькими носами разного цвета, подобен мушмуле, раздавленной поверх его рта, синеватые губы которого, усеянные маленькими рубинами и перлами, возвышаются двумя валиками… его низкорослое коренастое тело с трудом держалось на ногах, поскольку закачанная в него "вода жизни" заставляла его шататься из стороны в сторону».[20] Таков был надсмотрщик, прислуживавший человеку в маске.

Сен-Мар питал большое доверие к аббату Жиро, также родом из Прованса, служившему тюремным священником на Святой Маргарите и являвшемуся исповедником нашего узника. Вот его портрет: «Большие впалые глаза, длинный приплюснутый нос, точно клюв у попугая, пухлый, как у мавра, рот, кожа оливкового оттенка; непрерывно харкающий и вечно жалующийся на стеснение в груди. При этом исключительно опрятен, бобровый мех на нем блестит, его светлый парик хорошо припудрен, брыжи, изготовленные великолепной мастерицей, аккуратны, так что ни один критик не нашел бы, к чему придраться; его чулки великолепно натянуты, а туфли крошечного размера…»[21] Ранвиль обвиняет аббата Жиро, этого «египетского Адониса», в нанесении слишком частых визитов узницам и в ведении любовной переписки с некой монашкой. Мало того, однажды видели, как он, совершенно запыленный, выходил из голубятни с хорошенькой служанкой…

Теми же красками автор рисует портрет Фрекьера, лечившего человека в маске. Он был назначен в Бастилию Фагоном, первым врачом короля. Это истинный мсье Пюргон, толстый коротышка, в парике, в костюме из черного сукна, в неизменной шапке, отороченной бобровым мехом. «Сквозь его накладные волосы не разглядеть образину страшного урода. Его лоб совершенно скрыт париком и шапкой, однако видны два крошечных поросячьих глаза, большой курносый нос, широкий, открывающийся до самых ушей рот, в котором остались всего три или четыре пожелтевших зуба, свисающие, точно у обезьяны, щеки, короткий подбородок…»[22] Беспрестанно гримасничая, как старая обезьяна, он своей рукой в огромном батистовом манжете щупает пульс заключенных, потом велит им высунуть язык, мнет им желудок и исследует цвет их мочи. Не правда ли, фигура, достойная Мольера?!

Чувство большого разочарования оставляют воспоминания Ранвиля, касающиеся заключенного в маске, который, похоже, не произвел на него особого впечатления: «Я видел в 1705 году (sic) другого заключенного, имени которого не смог узнать, но Рю, тюремщик, который вел меня в мою камеру из зала, где я видел сего несчастного, сообщил мне, что он находится в заключении уже тридцать один год, что мсье де Сен-Мар привез его с собой с острова Святой Маргариты, где тот был обречен на вечное заточение за то, что, будучи школьником двенадцати или тринадцати лет, сочинил два стишка против иезуитов… Мсье де Сен-Мар перевез его в Бастилию, соблюдая по дороге чрезвычайные меры предосторожности, чтобы никто не смог узнать его… Он вышел спустя два или три месяца после того, как я видел его в зале, куда меня по ошибке ввели вместе с ним. Тюремщики, увидев, как я вошел, тут же повернули его спиной ко мне, не позволив мне разглядеть его лица. Это был человек среднего роста с черными, довольно густыми, приметными волосами».

Эта история, видимо, является чистейшей мистификацией: упомянутый в ней тюремщик Рю и хирург Рейе, дополнивший рассказ, ничего не знали о таинственном заключенном, так же как и Дю Жюнка. Все, что они рассказывают на эту тему, — сплошной вымысел, имеющий антииезуитскую направленность. Дата 1705 год невозможна, поскольку интересующий нас человек умер (а отнюдь не вышел из тюрьмы) в 1703 году. Описание его внешности поразительно и не соответствует тому, что сообщают многие очевидцы, видевшие человека хорошего телосложения, со светлыми волосами («выше среднего роста», писал Вольтер, передававший слова очевидцев; «он был высокого роста и имел светлые волосы», утверждал также Гийом Луи де Формануар, расспрашивавший крестьян имения де Пальто, принадлежавшего брату его деда, мсье де Сен-Мару, где тот останавливался вместе со своим узником на пути в Бастилию в 1698 году). Может быть, Ранвиль спутал с «черными волосами» маску, о которой он вообще не упоминает? Очевидно, его воспоминания передают смесь различных событий, однако это не исключает того, что он мог мимолетно видеть интересующего нас человека.

Глава 2

ОТ ПИНЕРОЛЯ ДО ЭГЗИЛЯ

«Никогда ни один индийский бог, — говорил литературный критик Поль де Сен-Виктор, — не подвергался стольким переселениям и перевоплощениям!» Действительно, начиная с XVIII века появилось множество гипотез относительно имени и облика заключенного в маске: в нем поочередно видели графа де Вермандуа, узаконенного сына Людовика XIV и мадемуазель де Лавальер, по официальной версии погибшего в ноябре 1683 года в возрасте шестнадцати лет при осаде Куртре; герцога Монмаутского, незаконнорожденного сына английского короля Карла II, поднявшего мятеж против своего дяди, короля Якова II, и будто бы (только для видимости) казненного в июле 1685 года; герцога де Бофора, незаконнорожденного сына французского короля Генриха IV, великого адмирала Франции, погибшего при осаде Кандии в июне 1669 года, тело которого так и не было найдено; армянского патриарха Аведика, похищенного во время посольства в Константинополь; шевалье де Рогана, обвиненного в оскорблении его величества и приговоренного к обезглавливанию в ноябре 1674 года; голландского заговорщика Луиса Ольдендорфа (он же шевалье де Кифенбах), арестованного в 1673 году при переправе через Сомму с подозрительным ножом, обнаруженным в его багаже; графа де Керуальз, морского офицера, которого великий визирь послал вести переговоры относительно выкупа герцога де Бофора; генерал-лейтенанта Лаббе де Булонда, наказанного за преждевременное снятие осады с Кони в 1690 году; графа де Гремонвиля, посла Франции, впавшего в немилость у короля; Марка де Жаррижа де ла Морейи, якобы знавшего государственную тайну, касающуюся импотенции Людовика XIII; Анри, герцога де Гиза, представителя славного рода Гизов, заговорщика; и, наконец (как же можно забыть о нем!), старшего брата или брата-близнеца Людовика XIV — гипотеза, пользовавшаяся особой популярностью в XVIII веке и не утратившая своей привлекательности до наших дней… Все или почти все эти версии, довольно легковесные и произвольные, лишенные реальных оснований, отброшены современными историками. Их авторы зачастую исходили из неполных и разрозненных данных, не утруждая себя при этом изучением истории тех тюрем, в которых сидел узник, то есть Пинероля, Эгзиля, Святой Маргариты и Бастилии. Они проделали работу, обратную тому, чего от них ждали. В наши дни хорошо известно то, что осталось от переписки мсье де Сен-Мара с государственным секретариатом военных дел. Эта переписка, опубликованная такими историками, как Ру-Фазийяк, Жозеф Делор, Франсуа Равессон, Мариус Топен, Теодор Юнг, Станислас Брюньон, Бернар Кэр,[23] показывает, что тюремщик имел на своем попечении определенное количество заключенных, которых можно более или менее точно идентифицировать. Один из них и является Железной маской. Бухгалтерская документация доказывает это, подтверждая данные, содержащиеся в корреспонденции. Нет оснований предполагать наличие еще одного человека, содержащегося тайно, от которого не осталось бы ни ордера на арест, ни записи о поступлении в тюрьму, ни малейших следов выплаты сумм на его содержание. Таким образом, стоит лишь провести тщательное исследование, чтобы узнать имя человека, привезенного в сентябре 1698 года в Бастилию с бархатной маской на лице. И отправной точкой этого исследования, разумеется, является Пинероль.