Читать книгу "Русский бунт. Все смуты, мятежи, революции - Лин фон Паль"

Наконец на рассвете Добрыня со всеми, кто был при нем, приспел и повелел у берега некие дома зажечь, чем люди более всего устрашены были, побежали огонь тушить; и тотчас прекратилась сеча, и тогда старшие мужи, придя к Добрыне, просили мира. Добрыня же, собрав войско, запретил грабежи и немедленно идолы сокрушил, деревянные сжег, а каменные, изломав, в реку бросил; и была нечестивым печаль велика. Мужи и жены, видевшие то, с воплем великим и слезами просили за них, как за настоящих их богов. Добрыня же, насмехаясь, им вещал: „Что, безумные, сожалеете о тех, которые себя оборонить не могут, какую пользу вы от них можете надеяться получить?“ И послал всюду, объявляя, чтоб шли на крещение.

Воробей же посадник, сын Стоянов, который при Владимире воспитан и был весьма сладкоречив, сей пошел на торжище и более всех увещал. Пришли многие, а не хотящих креститься воины насильно приводили и крестили, мужчин выше моста, а женщин ниже моста. Тогда многие некрещеные заявили о себе, что крещеными были; из-за того повелел всем крещеным кресты деревянные либо медные и каперовые (сие видится греческое оловянные испорченное) на шею возлагать, а если того не имеют, не верить и крестить; и тотчас разметанную церковь снова соорудили. И так крестя, Путята пошел к Киеву. С того для люди поносили новгородские: Путята крестит мечом, а Добрыня огнем».

Далее Татищев добавлял: «Кресты на шею класть нигде у христиан, кроме Руси, не употреблялось, но, кто узаконил, нигде не нахожу. Некоторые сказывают якобы Владимир, иные о болгарах, только в Болгарии не употребляют. Итак, думаю, что Иоаким начал, а Владимир во все государство определил, чтоб от крещения никто не отолгался».

Этот летописный рассказ может поставить точку на утверждениях о добровольном принятии новой религии: если люди, чтобы не принимать христианство, готовы были «отолгаться», и на шею им приходилось вешать кресты, то вряд ли они жаждали становиться христианами. Новгородские события страшны. Город был залит кровью и частично сожжен. И это – лишь один из немногих городов, где сопротивление достигло таких масштабов.

Была у новгородской резни и еще одна причина. Крещение Руси происходило с юга на север, то есть священники с войском двигались из Киева к Новгороду, и Новгород стал, по сути, конечным пунктом христианизации. Войско, которое вышло из Киева, по мере продвижения к северу пополнялось новыми обращенными, и те несли христианство с пылом фанатиков.

Новгород и оказал насильственному крещению самое беспримерное сопротивление. И для русских реалий 989 года поход войска Владимира, недавно еще княжившего по просьбе самих горожан в этом северном городе, был действием недопустимым: киевский князь нарушил все договоренности.

Не стоит списывать со счетов и некоторую неприязненность в отношениях между тогдашними городами – окрещенные Киевом язычники воспользовались введением новой веры для сведения личных счетов. Не секрет, что крещеные только что ростовцы с яростью и даже зверством взялись за крещение новгородцев. И если прежде отношения между городами уже были натянутыми, то после такого крещения новгородцы держали ростовцев только за врагов.

В плане веры Новгород исходно был городом толерантным, поскольку там жило многонациональное население – много было язычников, но много и христиан, как византийского, так и латинского толка. Во введении единообразия в религии город видел посягательство на свои свободы. Потому именно Новгород и оказал насильственному крещению самое беспримерное сопротивление. И для русских реалий 989 года поход войска Владимира, недавно еще княжившего по просьбе самих горожан в этом северном городе, был действием недопустимым: киевский князь нарушил все договоренности. Недаром это новгородское крещение запятнало Владимира так, что новгородцы, знавшие его еще мальчиком, отказывались теперь даже упоминать его имя.

Князь Владимир, который отлично знал, что представляет собой Новгород и как опасен мятежный новгородский дух, сделал все, чтобы усмирить крамольный северный город.

После крещения Владимир стал считать Новгород подчиненным Киеву. Более того, Владимир стал требовать от новгородцев того, чего прежде никогда не требовал и даже не мог требовать, – воинов для борьбы с печенегами, непомерной дани Киеву в размере 1000 гривен в год и столько же гривен – на содержание киевского войска, стоявшего в Новгороде, обязательного киевского наместничества в виде одного из своих сыновей (а прежде новгородцы могли приглашать любого князя, которого возжелают, а не только князя из семьи Рюриковичей). Иными словами, князь Владимир, который отлично знал, что представляет собой Новгород и как опасен мятежный новгородский дух, сделал все, чтобы усмирить крамольный северный город. Неприятно же иметь в своей «отчине» незатухающий Майдан! Но усмирять недовольство насилием – это все равно, что тушить костер бензином.

Смуты волхвов

Включить полуязыческий-полухристианский Новгород в православный мир Владимиру удалось. Но усмирить – нет. И спустя сто лет в Новгороде, совершенно христианском городе, оставались язычники. А сами христиане, честно посещавшие церковь, продолжали в то же время верить и в «искорененных богов». Смутить умы таких верующих было – раз плюнуть.

В 1071 году именно языческий волхв поднял восстание в защиту притесняемого черного люда. Его противником выступал крупный землевладелец, новгородский епископ Федор. Имени новгородского волхва мы не знаем, но знаем, что его предсказания будущего были мрачны и что он уподоблял себя Христу, говоря, что умеет переходить Волхов пешком, то есть по воде. «Повесть временных лет» сообщает нам следующее: «Он разговаривал с людьми, притворяясь богом, и многих обманул, чуть не весь город, разглагольствуя, будто наперед знает все, что произойдет, и, хуля веру христианскую, он говорил ведь, что „перейду Волхов на глазах у всех“. И замутился весь город, и все поверили в него, собирались убить епископа. Епископ же, с крестом в руках и в облачении, вышел и сказал: „Кто хочет верить волхву, пусть идет за ним, кто же истинно верует, то пусть тот к кресту идет“. И люди разделились надвое: князь Глеб и дружина его пошли и стали около епископа, а люди все пошли и стали за волхвом. И начался мятеж великий в людях.

Глеб же с топором под плащом подошел к волхву и сказал ему: „Знаешь ли, что утром случится и до вечера?“ Тот же сказал: „Знаю наперед все“. И сказал Глеб: „А знаешь ли, что будет с тобой сегодня?“ „Чудеса великие совершу“, – сказал волхв. Глеб же, вынув топор, разрубил волхва, и тот пал замертво, и люди разошлись. Он же погиб телом и душой, отдав себя дьяволу».

Весьма показательная история о состоянии умов новгородцев и степени твердости их в христианской вере, если единственными защитниками епископа оказывается князь со своей дружиной, и только находчивость Глеба спасает епископа от смерти. И это – спустя столетие после принятия православия. О какой вере может идти речь, если на сторону волхва встает весь народ? И если к епископу с крестом идут лишь князь с дружиной? А двумя годами раньше – другого новгородского епископа удавливают его собственные холопы?

Подобные новгородские события случаются и в Белоозере, когда там тоже объявляются волхвы во время «великого голода», то есть очередного неурожая, и обещают открыть, кто из «женок» в этом виноват.