Читать книгу "История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Том II - Фредерик Коплстон"

На смену философии пифагорейцев, которая внесла мало конструктивного, пришла философия Платона, создавшего теорию Форм, служащих причиной сущности вещей (то есть в определенном смысле главной причиной), но отделившего их от вещей, чьей сущностью они являются. Поэтому Платон, по мнению Аристотеля, выделил только две причины – «сущность и материальную причину»8. Что же касается конечной причины, то предыдущие философы рассматривали ее лишь походя или случайно. В этом вопросе Аристотель был несправедлив к Платону, поскольку в «Тимее» Платон вводит концепцию Демиурга, служащего действующей причиной, и говорит о роли богов – небесных тел, а кроме того, излагает доктрину конечной цели. Для Платона конечная причина становления заключалась в реализации (в смысле «подобия») Идеи Блага. Тем не менее верно, что Платон не смог провести последовательно тезис о реализации имманентной формы или сущности как конечной цели каждой конкретной субстанции.

3. Обозначив главные проблемы философии в Книге 3 (В) «Метафизики», Аристотель в начале Книги 4 (Г) заявляет, что метафизическая наука имеет дело с бытием, как таковым, изучает Бытие ради бытия. Частные науки выделяют какую-то область Бытия и исследуют его атрибуты, относящиеся к этой области; но метафизик рассматривает не отдельные характеристики Бытия (например, количественные или характеристики живого организма), а скорее Бытие само по себе и его атрибуты. Говорить, что что-то есть, – значит говорить, что это единое; таким образом, Единство есть сущностный атрибут Бытия, и подобно тому, как Бытие само по себе можно найти во всех категориях, так и Единство присуще всем категориям. Что же касается Блага, то, как отмечает Аристотель в «Этике» (Никомахова этика. 1096), оно тоже приложимо ко всем категориям. Следовательно, Единство и Благо являются трансцендентальными атрибутами Бытия, выражаясь языком философов-схоластов, поскольку, будучи применимыми ко всем категориям, они не относятся к какой-то одной категории и не образуют рода. Если в определении человека как «разумного животного» «животное» – признак рода, то «разумное» – это видовой признак; однако нельзя предицировать «животность» разумности или род отличительному признаку, хотя можно предицировать бытие обоим. Поэтому Бытие не может быть родом, как не могут быть им Единство и Благо.

Термин «Бытие», однако, не может быть приписан всем существующим вещам в одном и том же смысле, ибо субстанция есть, обладает Бытием таким образом, что о качестве, к примеру, которое есть атрибут субстанции, нельзя сказать, что оно есть. С какой же тогда категорией Бытия в первую очередь имеет дело метафизика? С категорией субстанции, которая первична, поскольку все вещи – либо субстанции, либо проявление субстанций. Однако существуют или могут существовать различные виды субстанций, так с каким же имеет дело первая философия или метафизика? Аристотель отвечает, что если существует неизменяемая субстанция, то ее и изучает метафизика, поскольку она исследует Бытие ради Бытия, а истинная природа Бытия проявляется в том, что не изменяется и является самосущим, а не в том, что подвержено изменениям. То, что имеется по крайней мере одно такое неизменяемое Бытие, вызывающее движение, само оставаясь при этом неподвижным, доказывается невозможностью существования бесконечного числа источников движения. Эта неподвижная субстанция, включающая в себя все сущее, имеет божественный характер, а потому первую философию правильнее было бы назвать теологией. Математика – это теоретическая наука, имеющая дело с движущимися объектами, но эти объекты, хотя мы1 и рассматриваем их отдельно от материи, не существуют самостоятельно; физика изучает объекты, неотделимые от материи и подверженные движению. Только метафизика исследует самостоятельно от материи существующее и неподвижное9.

(В Книге Е «Метафизики» Аристотель подразделяет субстанции на изменяемые и неизменяемые, а в Книге Л он выделяет три типа субстанций: i) чувственные и преходящие; ii) чувственные и вечные, то есть небесные тела; и iii) сверхчувственные и вечные.)

Таким образом, метафизическая наука изучает Бытие, и в первую очередь категорию субстанции, а не «случайное Бытие», которое не является объектом ни науки10, ни Бытия как истины, поскольку истина и ложь существуют только в суждениях, но не в вещах. (Она также определяет главные принципы или аксиомы, особенно принцип противоречия, который ниоткуда не выводится, но тем не менее является конечным принципом, управляющим всем Бытием и всем знанием.) Но если метафизика изучает сверхчувственную субстанцию, то, несомненно, очень важно определить, какие есть сверхчувственные субстанции. Есть ли это математические субстанции, или универсалии, или трансцендентальные Идеи бытия и единого? Нет, отвечает Аристотель, это не они. Аристотель вступает в полемику с Платоном, и мы дадим краткий обзор его критики теории Идей.

4. i) Теория Платона, утверждающая, что научное познание возможно, и объясняющая, в чем оно заключается, доказывает, говорит Аристотель, что универсальное существует на самом деле, а не является простой выдумкой философов; но Платону не удалось найти таких же убедительных доказательств в защиту того, что универсалии существуют отдельно от конкретных объектов. И если строго следовать его теории, то должны существовать Идеи отрицаний и отношений. Ибо если мы рассмотрим отношение какого-либо общего понятия к множеству объектов, то мы должны признать существование соответствующей Формы (или эйдоса), а отсюда следует, что должны быть Формы отрицаний и отношений. «Ни один из способов, каким мы доказываем, что эйдосы существуют, не убедителен. В самом деле, на основании одних не получается с необходимостью умозаключения, на основании других эйдосы получаются и для того, для чего, как мы полагаем, их нет»11.

ii) Теория Идей или Форм бесполезна.

a) Согласно Аристотелю, Формы – это всего лишь ненужные дубликаты видимых объектов. Предполагалось, что они помогут объяснить, почему в мире существует многообразие вещей. Платон решил, что, заявив о существовании многообразия вещей в другом мире, он объяснит множественность в этом мире. Так, человек, не способный сосчитать небольшие величины, думает, что ему будет легче произвести расчеты, если он их удвоит.

b) Формы не дают нам ничего и для познания вещей. «Они ничего не дают ни для познания всех остальных вещей (они ведь и не сущности этих вещей, иначе они были бы в них), ни для их бытия (раз они не находятся в причастных им вещах)»12. Это высказывание свидетельствует о том, что Аристотель стремился познать видимый мир, в то время как Платона вещи этого мира интересовали не сами по себе, а как ступеньки лестницы, ведущей к Формам. Хотя, познавая Типы, которые воплощаются в явлениях, мы можем, будучи действующей причиной, сделать так, чтобы воплощение было как можно ближе к идеалу. Платон придавал этому очень большое значение. Например, зная, каким должно быть идеальное государство, и понимая, что существующие государства – всего лишь более или менее отдаленное приближение к нему, мы можем постараться приблизить наше государство к идеалу, поскольку знаем, к чему надо стремиться.

c) Формы не могут объяснить причин движения вещей. Даже если вещи существуют благодаря Формам, последние не являются причиной их движения, а также их возникновения и исчезновения. «Однако в наибольшее затруднение поставил бы вопрос, какое значение имеют эйдосы для чувственных вещей – как для вечных, так и для возникающих и преходящих»13. Формы неподвижны, и если объекты этого мира – копии Форм, то они тоже должны быть неподвижными, а если они движутся, то в чем источник их движения?