Читать книгу "Золото Трои - Майкл Вуд"

Последний сюжет о Трое античного периода основан на письме императора Юлиана, написанном до его восхождения на трон. Как известно, Юлиан поклонялся языческому пантеону, несмотря на то что его дядя, Константин, в начале века принял христианство как официальную государственную религию. Юлиан питал надежду, что от ненавистного «галилеянина» (как он называл Иисуса), в конце концов, отвернутся. И чтобы это ускорить, готовился предпринять определенные меры, когда станет императором.

Зимой 355 г. корабль Юлиана вошел в гавань Александрии Троадской напротив Тенедоса. Будучи пылким эллинистом, «влюбленным до безумия в Гомера», Юлиан воспользовался возможностью посетить Трою, Новый Илион, хотя друзья мрачно предсказывали ему, что он найдет храм, оскверненный христианами, и изгаженную могилу Ахилла. В склепе Гектора Юлиан с удивлением обнаружил горящий огонь в алтаре и культовую статую, блестевшую от помазаний. «Что это? Разве жители Илиона по-прежнему совершают жертвоприношения?» — спросил он христианского епископа. Тот ответил: «Почему тебя удивляет то, что они выказывают почтение своим выдающимся согражданам так же, как мы выказываем его нашим мученикам?» Прошли в храм Афины, и вновь Юлиан увидел приношения. Он отметил, что епископ не положил крестного знамения, которое христиане кладут «на свои нечестивые лбы», и не прошипел сквозь зубы, отгоняя злых духов, обитавших в подобных местах. Могила Ахилла также была нетронута. Скоро до Юлиана дошло, что епископ-то и поддерживает огонь в алтаре. Они обошли город и побеседовали о его древностях и былой славе, обмениваясь (кто бы подумал!) цитатами из Гомера. Когда Юлиан вернулся на корабль, им овладело чувство глубокого облегчения и едва сдерживаемой радости: старый мир был нетронут, память о нем жива, и соблюдались все обряды.

Конечно, старый мир близился к своему концу. Римская империя на западе была на грани распада, и новое поколение не находило нужной моральной поддержки в поэзии Гомера: их Библия была христианской. Юный Августин Гиппонский (будущий святой), родившийся в год путешествия Юлиана в Илион, признавался, что Гомер его утомляет (и в самом деле, он так и не побеспокоился выучить греческий язык): в христианском северо-африканском Тагасте в IV в. эллинизм явно уходил со сцены. Христианский отец Василий, старший современник Августина, сомневался, была ли вообще Троянская война. Может, это просто языческие сказки? В Византии V в. еще сохранились, конечно, ученые гомеровской школы, но их исследования были устремлены в новом направлении: императрица Евдоксия, жена Феодосия II, например, писала «Жизнь Иисуса» гомеровским стихом!

Бросить прощальный взгляд на необычайную привлекательность Гомера для античных представлений, удерживавшуюся в течение тысячи лет, нам позволяет последнее замечательное свидетельство цивилизованного эллинизма — «Сатурналия» Макробия (начало V в. н. э.), где изображены римляне, знающие аттический греческий язык и проводящие обед за обсуждением параллелей между интерпретацией истории Трои у Гомера и Вергилия. До самого конца интеллигенция и политическая элита древнего мира жили Гомером: участники обеда у Макробия читали наизусть огромные куски из поэм.

Раннее Средневековье предложило строгую диету христианских толкований, отвергавших Гомера как дьявольский соблазн. На православном Востоке Византия (христианская империя) была врагом эллинизма и относила Гомера к язычеству с его многобожием. На Западе почти исчезло знание греческого языка, и лишь в XIX в. вернулось подобие того фанатичного внедрения Гомера в культуру, которое одобрили бы Юлиан и Макробий. Но интерес к истории Трои, в какой бы форме ни проявлялся, не затухал никогда.

КАК ПЕРЕДАВАЛАСЬ ЛЕГЕНДА — ОТ САКСОНСКИХ ПРЕДАНИЙ И ТЮДОРОВСКОГО МИФА ДО ПОЭТОВ ВРЕМЕН ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

За 430 зим до основания Рима [т. е. в 1183 г. до н. э.] случилось так, что Александр, сын Приама, царя бурха [burch], похитил Елену, жену царя Менелая, из Лакедемонии, греческого города. Из-за нее и началась великая и славная война между греками и троянцами. У греков была тысяча кораблей, таких, которые мы называем большими и длинными, и воины дали клятву друг другу, что не вернутся на родную землю, пока не отомстят за обман. И десять лет осаждали город и сражались вокруг него. Кто скажет, сколько было убито с каждой стороны, о ком бард Гомер рассказал! Нет нужды рассказывать эту историю, говорит Орозий, потому что она длинная и, в любом случае, всякий ее знает. Если же кто пожелает узнать подробнее о том, какое творилось зло и сколь многие погибли в битвах, от голода, кораблекрушений и различных злодеяний, пусть обратится к его книгам. И подумает о тех временах и о нынешних, когда жизнь так прекрасна!

Англо-саксонский рассказ о Троянской войне,

из перевода Орозия, сделанного им около 895 г.

в кругу Альфреда Великого

История Трои не теряла своей привлекательности в течение тысячелетия — со времени падения Рима до Возрождения. Она восхищала танов Альфреда Великого, собиравшихся у каминов Уэссекса эпохи викингов, и с добавлением любовной интриги была излюбленным сказом в аристократических салонах Европы XII в. Именно в то время просторечная поэтическая версия была создана Бенуа де Сен-Мором, англо-норманским трубадуром при дворе Генриха II («Roman de Troie», около 1160 г.). Предание смешалось с рыцарским миром — миром vaillants chevaliers и bons vassaux[3]. Между прочим, переменчивая Брисеида Бенуа стала моделью для «неверной Крессиды» Шекспира благодаря английскому переводу Какстона «Recuyell of the Historyes of Troye» (около 1475 г.) — прозаической версии поэмы Бенуа, сделанной на основе французского варианта Рауля ле Февра. Бенуа, в свою очередь, при создании поэмы использовал поздние римские произведения Дареса и Диктиса. Одно якобы представляло собой перевод более старого, чем гомеровский, варианта «Илиады», другое полагали обнаруженным в Кноссе времен Нерона. Историографическим курьезом следует считать то, что эти собрания выдумок являлись тогда авторитетными источниками сведений о Троянской войне, собранных, как считали, подлинными очевидцами событий. Благодаря Вергилию многие народы Запада усмотрели свое происхождение от Энея и троянцев, избежавших гибели при взятии Трои и бежавших в Италию и дальше на запад. Странно, что именно в Британии троянская тема была особенно актуальна.

Незадолго до падения Рима историк Аммиан Марцеллин поведал, что беглые троянцы обосновались в Галлии (нынешняя Франция), и довольно скоро это утверждение стали использовать в политических целях. Около 550 г. н. э. в «Истории готов» Кассиодора было объявлено о троянском происхождении остготского короля Италии Теодориха. Франки придумали себе мифического предка, давшего их народу имя, — Франка Троянского. Поветрие достигло Британии. В Уэльсе эпохи «темных веков», как сообщает Ненний, распространились слухи, что основателем Британии был некто Брут, ведущий свой род от Ила, который «первым основал Илион, то есть Трою». Их поддержал Джоффри Монмутский в своей повести о возникновении Лондона как Troynovant, Новой Трои. Хотя и отвергнутая историком Полидором Вергилием, версия была принята как часть «тюдоровского мифа» и прочно вошла в образ мышления поэтов елизаветинских времен. Доказывалось, что Тюдоры имели валлийское или древнебританское происхождение, и когда взошли на английский трон после битвы у Босуорта в 1485 г., то, как гласил миф, древний трояно-британский монархический род вновь обрел имперскую власть и ввел нацию в золотой век. Соответственно, в год победы над Армадой появилась возможность приветствовать Елизавету как «сладостную частицу державы Приама, эту надежду на расцвет Трои», а на знаменитой картине 1569 г. в Хэмптон-корте она, а не Афина, Афродита или Гера, получает золотое яблоко на суде Париса! Когда в шекспировском «Генрихе V» Пистоль говорит валлийцу Флюэллену: «Base Trojan, thou shalt die»[4], то он полагает, что публика знакома с древним сказанием. Еще одно забавное эхо легенды о Трое!