Читать книгу "Секрет политшинели - Даниил Альшиц"

– Андрей, надо бы помочь этому Сечкину, – предложил я.

– Трудно теперь помочь. Разве что так…

Шведов вскинул винтовку и трижды выстрелил в воздух. Женщины замедлили шаг, многие оглянулись. Шведов погрозил им кулаком и жестами показал, чтобы они спустились в кювет. Сечкин, воспользовавшись моментом, построил всех гуськом, и движение пошло в прежнем порядке. Но очень скоро опять началась толчея, и женщины снова повыскакивали кто на поле, кто на шоссе. К моменту, когда группа подошла к повороту и стала скрываться с наших глаз, было ясно, что она опять рассыпается в беспорядочно бегущую толпу.

– До добра эти бега не доведут, – сказал Андрей. – Не справиться Сечкину с этой бабской ротой.

– Так догоним их!

– Этих мамок ничем теперь не удержишь. Не стрелять же в них. Да хоть и стреляй, не остановятся. Неправильно лейтенант сделал. Нельзя было их выпускать.

– Как? – изумился я. – Вы бы их не выпустили?

– Ни под каким видом, – отрезал Андрей.

Вот, оказывается, почему он молчал, когда все другие просили лейтенанта пропустить женщин.

Спорить с Андреем мне сейчас не хотелось, поскольку дело было сделано, женщины шли в Стрельну и уже скрылись за поворотом. Но удивлен я был крайне. Выходит, симпатичный Андрей – сухой, жесткий человек. А Кратов, который мне так не понравился, оказался человеком сердечным. Он жарче всех вступился за несчастных матерей.

Я оглянулся на моряка – как они там с Нюркой?.. Но позади нас никого не было видно.

– Наши куда-то подевались, – сказал я подчеркнуто безразличным голосом.

– Кто? – Шведов, не оглядываясь, продолжал идти.

– Павел и Нюра.

– Быстро они.

– Что – быстро?

– Быстро, говорю, они в кусты отправились.

От этих слов на душе стало плохо. Я, конечно, не ребенок. Пашку Кратова я очень даже хорошо понимаю. Но Нюрка! Так сразу, с незнакомым! И притом без всякого стеснения. Знает же, что мы заметим их исчезновение. Нет, все-таки и Кратов хорош! Нашел время!.. Ну черт с ними! Постараюсь о них не думать, хотя это и нелегко. Буду думать о другом.

– Андрей, побежим, догоним женщин. Поможем Сечкину.

– Бесполезно. Давай лучше покурим.

Мы находились как раз возле трамвайного вагона. Шведов прислонил винтовку к подножке, сел рядом на обочину и протянул мне пачку «Норда».

– Не курю. Бросил.

– Бросил? Ничего, опять закуришь. Может, еще и сегодня.

– Не закурю.

– Ну, тогда погоди, я покурю.

– Все-таки лучше пошли.

– Погоди немного.

Похоже, что Шведов нарочно тянет время. Он явно хочет отстать от группы Сечкина. На меня же нашло упрямство. Я решил во что бы то ни стало нагнать женщин. Мне казалось, что я смогу предохранить их от какой-то опасности. При этом я плохо отдавал себе отчет, что именно я должен делать.

– Ну вот что, Андрей, – сказал я решительно. – Вы тут покурите, раз уж не можете потерпеть, а я пойду. Нельзя оставлять безоружных женщин лицом к лицу с врагом.

– «Лицом к лицу с врагом», – повторил Андрей. – «Безоружных»… Конечно, нехорошо. А у тебя есть оружие? – спросил он вдруг.

– У меня?

– Ну да. Женщины, они безоружные. А чем ты вооружен? Вроде бы только от природы…

Я смущенно молчал.

– Стрелять-то хоть умеешь?

– Из винтовки могу. Обучен.

– Винтовку свою я тебе, положим, не дам. А вот пистолетом могу снабдить на время.

С этими словами Шведов вынул из кобуры и протянул мне черный пистолет ТТ.

– Это комиссара нашего полка. Я его в госпиталь сопровождал.

– Спасибо, Андрей, – обрадовался я. – Так в самом деле будет лучше. Пошли!

Я положил пистолет в карман тужурки.

– Погоди! Ты же стрелять из него не умеешь. Надо подучиться. Вот как раз банка подходящая валяется. Беги, посади ее на куст.

Я поднял большую банку из-под консервов и, отбежав метров на пятнадцать, надел ее па высокую ветку.

– Бей, – предложил Андрей, когда я вернулся к трамваю.

Я начал целиться. Рука дрожала, и мушка чертила по небу зигзаги. Наконец я нажал курок, но он не шевельнулся.

– Ничего ты не умеешь, Саня. Смотри сюда.

Шведов взял пистолет и медленно оттянул назад казенную часть. Спереди обнажился блестящий стальной ствол, а сбоку открылся вырез. Я увидел, как из обоймы на пружине поднялся короткий толстый патрон и уставился полукруглой пулькой в ствол. Медленно возвращаясь на место, казенная часть пистолета задвинула патрон в канал ствола.

– Теперь можно стрелять. – Шведов поднял согнутую левую руку, положил на нее пистолет и выстрелил. Банка подскочила вверх и упала на траву.

– Здорово! – Я хотел бежать за банкой, чтобы снова насадить ее на куст. Но Шведов меня остановил:

– Все равно не попадешь. Давай разок выстрели по кусту, и хватит пока. Как следует пострелять не получится: патроны надо беречь. Всего две обоймы в запасе.

Я положил пистолет на согнутую левую руку, прицелился в лист и выстрелил. Руку толкнуло отдачей, я на мгновение зажмурился и потерял из виду лист, в который целился. Открыв глаза, я успел увидеть, что какой-то лист разлетелся. Не знаю, тот ли самый или другой…

– Молодец, Саня, – сказал Андрей. – Куст убит. А теперь пошли. Он поднял винтовку и пошел вперед.

Я нес чемодан в левой руке, а правой сжимал в кармане рукоять пистолета. Приятное чувство рождалось от прикосновения к оружию, чувство уверенности и силы. Заработало воображение.

«Вон из кустов выскакивают немцы – человек пять или шесть. Они не успевают опомниться от неожиданности и застывают как вкопанные. Одного за другим укладываю их в кювет… Нет, лучше так. Увидев наведенный на них пистолет, немцы поднимают руки. Впервые явившись в свою часть, я привожу пленных фашистов… Бывших фашистов. По дороге я раскрываю им глаза. Темные, обманутые люди! Неужели им не стыдно воевать против нашей страны? Неужели им не стыдно верить в средневековые бредни о превосходстве одной расы над другой? А название их партии чего стоит? Национал-социалистическая рабочая партия. Уже в нем заключен сплошной абсурд. Разве они не понимают, что сочетать слова «социализм» и «национализм» – это безграмотность, это все равно что сказать «деревянное железо».

– Jawohl, jawohl, es geht nicht! (Да, да, верно, это не годится!) – растерянно качают головами плененные мною немцы. Кроме одного толстого фельдфебеля. Он не качает. Он лабазник, а остальные – рабочие и крестьяне. Все они, кроме фельдфебеля, давно терзаются сомнениями – справедлива ли война, в которой их заставляют участвовать? Они вообще бы перешли на сторону Красной Армии, если бы не он, не фельдфебель, а главное, если бы не страх, будто бы большевики расстреливают всех пленных. Теперь, поговорив со мною, хорошо подумав, они поняли, что…»