Читать книгу "Жизнь в балете. Семейные хроники Плисецких и Мессереров - Азарий Плисецкий"

— У меня отец вернулся с фронта!

Я, конечно, очень позавидовал товарищу. Вернулся отец! К тому же привез с собой пару немецких трофейных велосипедов с рыжими шинами. На одном из велосипедов даже была установлена фара. Помнится, я тогда подумал, что раз у Тольки отец вернулся, то и мой непременно вернется, и тоже обязательно с велосипедом!

О том, что отец не вернется никогда, я узнал только в 1952 году от сестры отца — Марии Левицкой. Случилось это в мой самый первый приезд в Ленинград. Я жил там попеременно то у одной тети, то у другой… И вот однажды тетя Маня в разговоре о своих двоюродных братьях, которые были арестованы в 1930-х годах, вдруг сказала:

— Их-то выпустили в конечном счете, а твоего папу — нет.

При виде моих округлившихся глаз тетя Маня поняла, что сболтнула лишнее, спохватилась и прикусила язык, но было уже поздно.

Надо сказать, что муж тети Мани, Илья Андреевич Левицкий, работавший в банке, был арестован дважды: первый раз в самом начале 1930-х годов, второй — в 1937 году. Каким-то чудом тете Мане удалось через два года вызволить его из застенков, однако здоровье Левицкого было уже основательно подорвано. Первую же блокадную ленинградскую зиму он не пережил.

Энергичная и импульсивная тетя Маня была полной противоположностью своей сестры — сдержанной и рассудительной Елизаветы. Любила наряжаться, быть в центре внимания — обязывала профессия артистки, тем более артистки эстрады. Не один десяток лет тетя Маня отдала Ленконцерту: выступая, наподобие Рины Зеленой пела детским голоском песенки, читала стихи… Своих детей у нее не было. Когда тетя Маня в силу преклонного возраста больше не могла выходить на сцену с детскими номерами, она увлеклась росписью изделий из стекла и пластмассы. Покупала в магазине какие-то графины, посуду, кукол и раскрашивала их. Получалось ярко, красиво и… прибыльно. Расписанные тетей Маней безделушки пользовались огромным успехом среди любителей того, что теперь принято называть «hand made».

Самым младшим в семье Менделя Плисецкого был Володя, родившийся в 1903 году. Он закончил ВГИК, был очень спортивным, ловким, даже отчаянным. Его влекло туда, где риск и опасность. Очевидно, отсюда и возникло увлечение парашютным спортом. В моих глазах Володя был героем. Я прекрасно помню его значок парашютиста, к которому крепился маленький съемный треугольник с выгравированным на нем количеством прыжков. С каждым новым прыжком треугольник с прежней цифрой менялся на новый. Всего на счету Володи было более тридцати прыжков с парашютом.

Володя был обаятельным, красивым, хорошо сложенным. До войны он выступал в танцевальном «Трио Кастелио», возникшем в середине 1920-х годов и названном по фамилии его основательницы танцовщицы Кастельской. Через некоторое время Кастельскую в этом трио сменила очаровательная Лидочка Бродская, дочь знаменитого художника Исаака Бродского, прославившегося созданием бесчисленного количества портретов советских вождей. Вскоре Лидочка стала не только партнершей по сцене, но и женой моего дяди.

Авторству Лидочки Бродской принадлежит один из самых известных номеров «Трио Кастелио» — «Невидимка». Два партнера, один из которых был облачен в черную одежду, а второй — в белую, на фоне черного задника кидали свою белую партнершу от одной кулисы к другой. Партнер в черном сливался с задником, и его не было видно. Поэтому, когда он перебрасывал девушку в руки белого партнера, казалось, что она взлетает сама. Это был настоящий хит программы, в которой, впрочем, вскоре стали появляться номера, поставленные Касьяном Голейзовским, Вахтангом Чабукиани и Николаем Акимовым. Набиравшее популярность трио даже включила в свою антрепризу знаменитая Клавдия Шульженко.

Владимир в самом начале войны записался на фронт добровольцем. Благодаря знанию немецкого языка и занятиям парашютным спортом его определили в диверсионно-разведывательный отряд. Несколько раз его забрасывали в глубокий тыл противника, где он подрывал машины, резал провода связи, информировал штаб о передвижении вражеских войск и базировании фашистской авиации.

Когда Володя был ранен, в клубе госпиталя, где он лежал, давал концерт ансамбль Шульженко.

«Товарищи бойцы, — сказала Шульженко, объявляя номер „Трио Кастелио“, ставшее без Володи дуэтом. — Артисты покажут вам лишь то, что можно исполнить вдвоем. Третьего партнера нет, потому что он сейчас среди вас, в этом зале. Раненный, как и вы, в боях с фашистами».

Оправившись после ранения, Владимир Плисецкий не раз выполнял опасные задания, всякий раз выходя из них живым и невредимым. Но 15 декабря 1941 года в составе группы разведчиков на лыжах во вражеском тылу он попал под обстрел. Захватить разведчиков живыми врагам не удалось. Они встретили фашистов гранатами. Последние две приберегли для себя.

Арест отца

Я родился 13 июля 1937 года в Москве, в родильном доме имени Грауэрмана на Арбате, спустя три месяца после ареста моего отца, Михаила Плисецкого.

Отца, занимавшего руководящую должность в управлении «Арктикугля», за некоторое время до ареста исключили из рядов ВКП(б). Мама рассказывала, что в день исключения из партии он пришел домой с совершенно белым лицом, молча лег на диван, вытянулся, смотрел в потолок. Встревоженная мать спросила:

— Что случилось? Конец света?

— Да, — только и смог произнести отец. Он видел, что кругом происходят массовые аресты, и ясно осознавал, что́ влечет за собой исключение из партии. И действительно, за ним пришли с ордером 30 апреля в 4 утра.

Убежденный в собственной невиновности, он отнесся к своему аресту даже с некоторым облегчением.

— Вот разберутся на месте — и отпустят, — сказал он. — Собирай в маленький чемоданчик вещи!

— Но что положить — белье и верхнюю рубашку? А галстук надо? — спрашивала мама, держа галстук в руках и дрожа не то от холода, не то от ужаса всем телом.

Беременная, на седьмом месяце, она утешала совершенно спокойного на вид отца:

— Ты скоро вернешься. Это недоразумение. Я не сомневаюсь.

Он поцеловал ее, и — как вспоминала много лет спустя мама — впервые в жизни она увидела слезы в его глазах.

Утром Майе было сказано, что папу срочно вызвали на Шпицберген, где он с 1932 года руководил угольными рудниками и служил генеральным консулом. Майя еще долго не подозревала об аресте отца. С печалью и сожалением она рассказывала Мите:

— Представляешь, у Аты Ивановой (девочка из класса) арестовали папу!

Все эти детали я беру из воспоминаний своего дяди Нодика, самого младшего из детей Мессереров. Он, рано оставшись без матери, жил у нас в семье и был свидетелем ареста. Нодик — единственный человек, получивший доступ к протоколам допросов отца в 1993 году. Сидя в приемной ФСБ, на Кузнецком Мосту, 24, он пять часов переписывал от руки содержимое выданного ему дела № 13060. Переснять бумаги не позволили.

Глупо спрашивать: «За что арестовали отца?» Никакого «за что» в годы сталинского террора не существовало. Найти повод для ареста не составляло труда. Отцу инкриминировали шпионаж, диверсии, контрреволюционную деятельность, участие в троцкистской организации и подготовку террористических актов против руководителей партии и правительства. Стандартный набор преступлений, в которых он «признался» под страшными пытками.