Читать книгу "Тварь размером с колесо обозрения - Владимир Данихнов"

Очень нежелательно болеть гриппом, говорит радиолог. Вообще надо очень аккуратно. Любая болезнь может отсрочить заживление. Она говорит вроде бы страшные слова, но это совершенно не страшно. Все не страшно, когда опухоли нет. Когда профессор подписывает бумажку и там кроме диагноза слово «ремиссия».

Потом мы выходим из смотровой. Яна с радиологом о чем-то говорят; в отделении тихо и спокойно. Никакой паники. Прощаемся с врачом. Удачи вам, говорит радиолог. На улице совсем стемнело. Завтра последний день зимы. Мы говорим о каких-то мелочах. Я же тебе говорил, что там ничего нет, говорю я, хотя на самом деле ничего такого я не говорил. Потому что на самом деле я поверил, что снова рецидив. Потому что и она уже поверила. Мы идем по асфальтовой дорожке мимо поликлиники. Мне кажется, что я вижу черную фигуру вдалеке у забора. Наверно, кто-то из пациентов вышел подышать свежим воздухом. Вызываем такси. Нежный свет фонарей раскрашивает ночь. Голоса приглушены. Проезжая часть пустынна. Это похоже на счастье. Машина подъезжает. Мы садимся на заднее сиденье и берем друг друга за руку. Такая традиция. Может, именно она меня и спасает. Когда ты неизлечимо болен, ты хватаешься за все, что угодно: за любую мелочь. В прошлый раз, когда цитология не показала наличия опухолевых клеток в подозрительном шейном лимфоузле, ты катал между пальцами рублевую монету. Значит, и сейчас надо. В прошлый раз, когда на КТ ничего не нашли, ты перед этим определенным образом почесал за ухом. Значит, и сейчас надо. Конечно, это звучит глупо; многое звучит глупо, когда ты не болен раком.

Я оборачиваюсь: черной фигуры у забора не видно. Впрочем, отсюда ее и не разглядеть. Машина трогается. Мы едем домой.

Глава пятая

Внизу в гардеробе отделения опухолей головы и шеи нас спрашивают: вы к кому? Мы к Павлу Викторовичу Светицкому, говорит Яна. Хорошо, проходите, говорит дежурная. Только бахилы не забудьте надеть. У вас есть? Могу дать. Не надо, спасибо, говорит Яна, у нас есть. А как к Павлу Викторовичу попасть? Он на втором этаже, говорит дежурная. Направо и наверх по лестнице. Его кабинет слева, увидите, там написано.

— Спасибо вам большое! — говорит Яна.

Мы надеваем бахилы. Идем по коридору отделения опухолей головы и шеи. Справа процедурная, где делают уколы и ставят капельницы. Сейчас там пусто. Слева — операционная. Примерно через три недели в этом помещении мне вырежут опухоль вместе с глазным яблоком. В истории болезни потом напишут: энуклеация левого глаза. Даже звучит тревожно.

На втором этаже маленький холл со стареньким телевизором, диванчик и несколько кресел. Кабинет профессора Светицкого чуть дальше по коридору. С обеих сторон коридора — двери в палаты больных. В коридоре пусто. В одной из палат кто-то страшно храпит: как будто это не совсем человек. Такой нечеловеческий булькающий звук. В другой палате в полутьме ворочаются чьи-то фигуры. Мы садимся на диван, ждем. В коридор выходит пожилой мужчина в спортивных брюках и футболке, на ногах — шлепанцы: у него забинтована шея и часть головы. Мягкие небритые щеки трясутся при ходьбе. Водянистые глаза смотрят как будто в глубь себя. Он двигается медленно, минует нас, спускается по лестнице. Наверно, на процедуры. Появляется еще один мужчина с мобильником в руках. Что-то говорит по-армянски — очень тихо. У него только небольшой марлевый тампон на шее, приклеенный к коже липкой лентой. Наверно, из выздоравливающих. Он тоже спускается по лестнице. Вообще здесь очень тихо. Если и говорят — то шепотом. Это совсем не похоже на больницу, где мне пытались удалить полипы. То место напоминало санаторий. Там было громко и весело: как будто отпуск. Здесь больше похоже на склеп. Я вспоминаю те проценты пятилетней выживаемости, которые случайно подсмотрел в интернете. Сколько из этих людей будут живы через пять лет? Сколько из них проживет хотя бы один год? На стенах висят стенды. Успехи и экспериментальное лечение в отделении опухолей головы и шеи. Работы сотрудников. Книжечки — большинство датировано 2004 годом, не позже. Судя по всему, стенды давно не обновлялись. Но все равно есть интересная информация. Пациент. Локальный рецидив. Опухоль удалось победить при помощи криодеструкции. Спустя три месяца после процедуры на месте опухоли — рубцовая ткань. Смотри, говорю Яне, надо почитать про эту криодеструкцию. А вот тут про протезирование, говорит Яна, смотри.

Какое-то время мы разглядываем стенды.

— Думаешь, мне нужно будет протезирование? — спрашиваю я.

— Посмотрим, — говорит Яна.

Появляется профессор Светицкий. Он строг и подтянут. Сразу замечает нас: вы ко мне? Мы вам вчера звонили, говорит Яна. Помню-помню, говорит профессор. Достает ключ, отворяет дверь в кабинет. Подождите пять минут, пожалуйста, говорит он, сейчас я вас приму. Мы послушно ждем. Ровно через пять минут профессор открывает дверь: заходите. Вы садитесь сюда, а вы — сюда. Рассказывайте. Хорошо. Понял. Так-так. Еще раз, кто вам посоветовал обратиться ко мне? Имя? Ага. Ясно. Ну ладно. Какие симптомы? — Он поворачивается ко мне.

Я говорю: не дышит нос. Вернее, левая ноздря. И глаз постоянно слезится. Профессор надевает рефлектор. Осторожно заглядывает мне в нос: сначала в левую ноздрю, потом в правую. Берет зеркальце и рассматривает горло. Просит встать. Щупает шейные лимфоузлы. Так не больно? Отвечаю: нет. Он прощупывает левую скулу и место под глазом. Как-то по-особенному надавливает. Говорит Яне: видите? Вот его опухоль. Вот глазное яблоко, а вот снизу опухоль. Да, так видно, говорит Яна. Профессор спрашивает меня: левым глазом хорошо видишь? Проблем нет? Я закрываю правый глаз. Щурюсь. Говорю: вроде нет. Не двоится? — спрашивает профессор. Нет, все в порядке, говорю. Что ж, говорит профессор, вы обратились вовремя. Молодцы, что сразу пошли ко мне.

— То есть вы возьметесь за операцию? — спрашивает Яна.

— Да, — говорит профессор, — возьмусь.

— Надо как можно быстрее? — спрашивает Яна. — Мы хотим, чтоб быстрее.

— Все равно придется через поликлинику, — говорит профессор Светицкий, — но вы не волнуйтесь: время у вас есть. Заведите историю. Вас направят в десятый кабинет. Придется, конечно, постоять в очереди. Пациентов много. Люди нервные, отнеситесь с пониманием. Каждый считает свой случай особенным, иногда могут и сорваться: у каждого своя история, каждому плохо, каждый волнуется.

— Но у Володи есть шанс? — спрашивает Яна.

— Вы вовремя обратились, — повторяет профессор, — так что не переживайте, настройтесь пока на поликлинику. Придется немного побегать, но вы молодые, справитесь. Потом получите квоту. Сейчас, погодите, я напишу вам бумагу. Отдадите в десятом кабинете.

Он заполняет бумагу, повторяя, что это хорошо, что мы сразу пришли сюда, что не делали химию, не облучали в диспансере по месту жительства; в нашем случае необходимо работать с неизмененным материалом. Профессор отдает мне заполненную бумагу, но прежде чем отпустить, рассказывает, как будет происходить операция. Мне сделают надрез тут и тут. Он показывает прямо на мне. Уберут все лишнее. Одновременно почистят шею слева. Это стандартная практика: даже если там пока ничего нет. Скорее всего, со временем придется поставить вместо убранной пораженной кости протез. Но об этом думать пока рано. Интересно, что профессор ни разу не произносит слово «опухоль». Или «рак». Просто надрезы, просто почистят. Это кажется очень легко и не так уж страшно.