Читать книгу "Книга про свободу. Уйти от законничества, дойти до любви - Сергий Овсянников"

Во многом этому переходу – от взгляда на врага в себе к попытке осознать себя – содействовал апостол Павел, который рассказал нам о внутреннем человеке. Мы начали читать Новый Завет и пришли в изумление: это было так красиво и так не похоже на призыв к насилию над собой! Оказалось – по апостолу Павлу, – что внутренний человек не есть враг, а есть желанное состояние.

Посему мы не унываем; но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется (2 Кор. 4: 16). То есть, перевел я апостола Павла на свой язык, внутренний человек стремится быть новым человеком – таким, как его видит и любит Бог!

Кто ты есть?

В 70-е годы я мечтал о встрече с митрополитом Антонием Сурожским, проповеди которого мне были известны, они ходили в самиздатовских списках. Мне казалось, что он знает какую-то тайну жизни, о которой у других людей только смутное представление. Первая встреча с владыкой произошла в самом конце 70-х – он приезжал тогда в Россию. Но настоящее знакомство состоялось уже в Лондоне, куда я приехал после учебы в Ленинградской духовной академии в январе 1989 года – продолжать свои занятия библеистикой. Полтора года я служил дьяконом в лондонском соборе и ходил каждую неделю на беседу к владыке – он готовил меня к священству. Вот тогда я и почувствовал установившуюся дружбу с ним; позднее я определил это так: у нас возникло общее молчание.

Вскоре после моего рукоположения в 1990 году владыка Антоний Сурожский написал прошение в Патриархию и отправил меня служить в Амстердам. Меня перевели, предупредив, что зарплаты не будет, никто в этом и не сомневался. Но перед расставанием – это не было собственно расставанием, я знал, что буду приезжать, что буду исповедоваться, но тем не менее была такая традиция – я попросил напутственное слово, сказав: «Владыка, что бы ты мне посоветовал перед началом служения в амстердамском приходе?» Он ответил: «Первое – не подражай ни мне, ни кому-либо еще. Второе – не имитируй молитву. Третье – учись быть собой».

С тех пор именно этим я и пытаюсь заниматься.

* * *

Попробуйте быть собой, не играя какую-либо роль. Попробуйте остаться наедине с собой хоть небольшой отрезок времени, и вы поймете, как сложно это исполнить. Не случайно многие хитроумные технологии современного мира направлены на простую задачу – избавить человека от необходимости оставаться один на один с самим собой. «Если мы не способны быть собой, если мы только имитируем свое существование, то становимся фиктивными подставными существами. А с такой нереальной личностью Бог ничего не может сделать», – говорил владыка Антоний.

* * *

Как-то раз на глаза мне попалась замечательная притча. Ее автором был персидский поэт и суфий XV века Абдуррахман Джами. Стихотворение называлось «Рассказ о простаке». Начинается оно так:

…Кочевник в город некогда попал,Он в городах доселе не бывал,И там, в густой толпе многоязыкой,Чуть не оглох от гомона и крика…

Вполне естественно, что человек, большую часть своей жизни проведший в пустыне, попав в ситуацию большого города – будь то какая-либо столица прошлого или современный мегаполис, – искренне боится потерять себя, ведь он – простак; а потому он говорит сам себе:

…В такой толпе, как знать,И сам себя могу я потерять.Тут мне нужна особая примета,Чтобы узнать, опомнясь, я ли это?..

Простак становится мудрецом и придумывает блестящий выход. Перед тем как лечь спать, он достает из своего мешочка тыкву, которую носит с собой, и привязывает ее к своей ноге. И после этого засыпает, зная, что, когда проснется, его тыква будет с ним, и он таким образом себя не потеряет. Однако случилась беда: ему попался городской шутник, который, увидев все это, оценил ситуацию и, тихонечко подойдя к простаку-кочевнику, отвязал тыкву, а потом лег рядом и привязал ее к своей ноге. Кто бы мог предвидеть такую развязку – какой блестящий и в то же время коварный ход! И вот наш простак просыпается в ужасе: «Где же я?!» И он кричит:

…Эй, ты! Вставай, неверный!Я по твоей вине погиб, наверно!Ты это или я? Коль ты не я —Откуда тыква у тебя моя?А если это ты, так это что же —Где я? Кто я теперь? Ответь мне, Боже![4]

Ужас и страх охватывают человека, который понимает, что теперь он потерял сам себя и, может быть, навеки. Для городского жителя такая проделка – только шутка, он славно посмеялся над простаком. Но в сказках и притчах, как известно, дурак-простак обладает философским качеством, которое, увы, чаще всего потеряно сожителем толпы. Шутник смеется над другим человеком, но даже не видит, как много тыкв привязано к каждому, да и к нему самому.

По таким тыквам-ярлыкам нас определяют в обществе, в толпе.

Homo ludens. Тыквы и роли

В упомянутой нами цитате из Чехова говорится о некоем молодом человеке, который «сын крепостного, певчий, гимназист и студент» – этот список дает нам только факты биографии; а вот «целование поповских рук» и «сознание своего ничтожества» – это уже относится к роли, которую молодому человеку выдали, и он ее принял – не смог не принять. Роль в большой мере определяется зрителем, который одновременно будет контролировать, хорошо ли ты играешь свою роль, не уклонился ли в вольнодумство.

Надо признать, что нам редко достается роль Гамлета, которую, по некоторой своей наивности и незрелости, мы полагаем героически-красивой и забываем про трагичность его короткой жизни, делаем мысленную рокировку далеко в сторону от шекспировского принца, ближе к театральному Гамлету Пастернака:

Гул затих. Я вышел на подмостки.Прислонясь к дверному косяку,Я ловлю в далеком отголоске,Что случится на моем веку.

Такая сцена выглядит красиво. Но только до той поры, до тех строк, где выявляется, что Гамлет будет играть роль распятого толпой Христа:

Если только можно, Авва Отче,Чашу эту мимо пронеси.

Какими разными бывают роли, которые мы играем! Нидерландский историк и философ Йохан Хейзинга написал целое сочинение, посвященное игре, – Homo ludens, «Человек играющий». Книга была опубликована в 1938 году и произвела настоящую революцию в культурологии. Дело в том, что Хейзинга увидел (и показал другим), что игра лежит где-то в глубине самой культуры. Более того, поскольку игрой заняты не только люди, в особенности растущие люди, но и малые животные, то явление игры более древнее, более могучее, чем культура человека, как понимаем ее мы.

Игры и роли нужны, чтобы человек вышел из сумрака непонимания своего пути на то место, где есть свет своего призвания, своей судьбы. Ведь о чем, собственно, греческий театр или театр Шекспира? Он всегда был о человеке и его судьбе, потому этот театр и трагичен.