Читать книгу "Тысяча бумажных птиц - Тор Юдолл"

Женщина берет сумку и идет прочь. Бросает смятый рисунок в урну. Милли тоже ссыпает в ближайшую урну весь собранный мусор и мчится следом за женщиной. На ней тяжелые высокие ботинки и ярко-красное платье, слишком яркое для ее бледной кожи. У нее твердая, решительная походка. Сумка болтается на плече. Женщина сходит с дорожки и углубляется в рощу. Сразу ясно, что она знает дорогу: ей известны все заболоченные участки и все места, где гусиный помет особенно густо покрывает землю. Милли думала, что только они вдвоем с Гарри так хорошо знают эти сады. Сколько раз Милли была самураем, побеждавшим драконов под цветущими вишнями, или играла в пиратов у озера… вот у этого самого озера, к которому сейчас подходит женщина. Она приседает на корточки и вынимает из сумки коробку. В коробке – три белых предмета, каждый размером с ее ладонь. Милли, спрятавшейся за тсугой, удается их рассмотреть. Три птицы, сложенные из бумаги. У них гордые шеи. Кончики крыльев изящно изогнуты.

Женщина встает на колени у самой кромки воды, в рифленые подошвы ее ботинок набились раздавленные одуванчики. Она сажает бумажных птиц на воду, словно возлагает цветы. Птицы тонут почти мгновенно. Милли моргает. У нее снова болит голова. Знакомая пульсация под правым виском. Женщина так и стоит на коленях в мокрой грязи. Бумажных птиц больше нет – только мутная от водорослей вода.

Милли сует руку в карман, трогает деревянные дощечки. Ее всегда успокаивают прикосновения к прессу для гербария – резной орнамент на верхней дощечке, прохладные металлические болты, – но сейчас ее захватило желание бежать. Она срывается с места и бежит прочь от озера, кеды гулко стучат по земле, колени гудят. Вернувшись на Вишневую тропу, она роется в урне. Разгребает пустые обертки и корочки хлеба от сэндвичей, вынимает сегодняшнюю газету. И вот он, плотный бумажный шарик. Милли разворачивает смятый рисунок и видит, что это портрет. Портрет маленькой девочки. Ее волосы собраны в два смешных хвостика, на щеках – ямочки от улыбки, но что-то странное с ее глазами… как будто они слишком взрослые. Или взгляд слишком тяжелый. Поразительно, но одним только карандашом женщине удалось передать невысказанный вопрос девочки. Так и оставшийся без ответа, он завис между бумагой и зрителем.

– Что ты делаешь, солнышко?

– Собираю мусор.

Рука, пропахшая дымом, ложится ей на плечо.

– У тебя такой вид, словно ты сейчас упадешь. Только не говори мне, что ты разговаривала с незнакомцами.

Взгляд Гарри – единственная вещь на свете, за которую можно держаться. Он садится на корточки, и Милли гладит его по колючей небритой щеке. Ей нравится его жесткая седая щетина, похожая на шершавое полотенце, которое у нее было когда-то.

Ей всегда хорошо и спокойно, когда он ее обнимает. Вчера он рассказал ей о трехсотлетнем каштане съедобном, или благородном, или посевном. По-научному – Castanea sativa. Как обычно, он разговаривал с ней как со взрослой. Научившись писать название каштана по-латыни, она прижалась ухом к коре, надеясь услышать древнее сердцебиение дерева.

– Это древесные соки текут от корней к листьям. Слышишь? Представь себе тысячи разговоров, которым он был свидетелем… Представь, как он помогал нам дышать. Не одну сотню лет…

Гарри разжимает объятия и кладет руки на плечи Милли.

– На сегодня я все закончил. Пойдем почитаем? Тебе же наверняка интересно, что стало с Ласточками и капитаном Флинтом?

– Да! Давай почитаем!

Он достает из нагрудного кармана большой желтый цветок.

– Allamanda cathartica. Нашел на полу в Пальмовом доме. Его еще называют золотым рожком…

– Какой красивый.

Милли берет цветок. Гарри снимает кепку. Это солидная кепка из твида, джентльменский головной убор. Как всегда, Гарри носит кирпичного цвета шарф, подаренный Одри. Милли расправляет тонкую ткань, целует Гарри в щеку.

– Может быть, это рожок королевы фей.

Ей нравится, как смеются его глаза – словно отблески солнца на воде.

– Пойдем, – говорит он. – Чего стоишь?

Она достает из кармана пресс для гербария. Резные дощечки четыре на четыре дюйма. Милли раскручивает болты, снимает верхнюю дощечку. Промокательная бумага – голубая, пепельно-розовая, светло-зеленая – обтрепалась по краям. К одному листу прилип раздавленный жучок.

Секунду подумав, она выбирает сиреневый фон. Кладет цветок на бумагу, расправляет лепестки. Она чувствует, что Гарри смотрит на шрам на ее правом виске. В этот шрам он целует ее каждый вечер, когда она ложится спать, – сморщенный участок кожи, как лепесток на едва раскрывшемся бутоне розы, чуть розовее всей остальной кожи. Хал всегда думает, что она уже спит, но Милли специально не засыпает ради этого поцелуя. Она лежит с закрытыми глазами и всем своим существом тянется к этой ежевечерней ласке, как росток – к свету.

* * *

Летние каникулы начались, и теперь Джона бывает в садах ежедневно. Он всегда ходит одним и тем же маршрутом: мимо храма Беллоны к озеру. Неизменно обходит озеро по кругу и только потом садится на скамейку Одри. Может быть, если являться сюда каждый день в одно и то же время, его жена будет знать, когда присесть рядом с ним. Он в это не верит, но все равно выполняет свой каждодневный ритуал – несчастный, как пес, потерявший хозяина. Привычка становится рутиной, которую он избывает день за днем.

В садах Кью есть свои собственные устои. Сейчас лето, много туристов. Джоне больше приятны те люди, которые вежливо спрашивают, можно ли сесть рядом с ним, чем те, которые нагло вторгаются в его пространство и отпускают дурацкие замечания о раскраске красноносых нырков. Прямо сейчас в его направлении движется юная парочка. Выходя на платформу, они пытаются произвести впечатление друг на друга своими познаниями о водоплавающих птицах. Джона смотрит на них исподлобья, защищая своим хмурым взглядом шестьдесят квадратных футов бетона вокруг памяти о жене.

Скамейка приметная, как совсем свежая могила. Красное дерево, еще не тронутое непогодой и не изгвазданное птичьим пометом, выделяется из ряда других, уже посеревших скамеек вокруг озера. Табличка сияет на солнце.

Одри Уилсон

1968–2004

Ее следы в моем сердце и в этих садах – навсегда.

Обескураженная пристальным, немигающим взглядом Джоны, парочка умолкает и быстро уходит.

Джона несет свою вахту. В определенный час птицы снимаются с места: плеск воды, шелест крыльев – время кормежки. Гусенок из выводка, следующего за мамой-гусыней, запинается и, наверное, подворачивает лапку; прихрамывая, он ковыляет следом за остальными, стараясь не отставать. Джона вспоминает все то, чего не ценил раньше. Все, чем он недостаточно дорожил.

– Джона? Я была права. Это голубиное дерево. У него белые предцветники, как голубиные крылья. Его еще называют деревом носовых платков или призрачным деревом. Я спросила садовника, он мне все рассказал.