Читать книгу "Открытие себя - Владимир Савченко"

Зазвенел телефон.

– Онисимов слушает.

Несколько секунд в трубке слышалось лишь прерывистое дыхание, – видно, человек никак не мог отдышаться.

– Товарищ… капитан… это Гаевой… докладывает. Так что… подследственный бежал!

– Бежал?! Как бежал? Доложите подробно!

– Так что… везли мы его в «газике», Тимофеев за рулем, а я рядом с этим… – бубнил в трубку милиционер. – Как обычно задержанных возим. Вы ведь, товарищ капитан, не предупредили насчет строгого надзора, ну, я и думал: куда он денется, раз документы у вас? Ну, когда проезжали мимо горпарка, он на полной скорости выпрыгнул, через ограду – и ходу! Ну, мы с Тимофеевым за ним. Только он здорово по пересеченной местности бегает… Ну а стрельбу я открывать не стал, поскольку не было ваших указаний. Так что… все.

– Понятно. Явитесь в горотдел, напишите рапорт на имя дежурного. Плохо работаете, Гаевой!

– Так что… может, какие меры принять, товарищ капитан? – уныло спросили в трубке.

– Без вас примем. Быстрее возвращайтесь сюда, будете участвовать в розыске. Всё! – Онисимов бросил трубку.

«Ну артист, просто артист! А я еще сомневался… Он, конечно, он! Так. Документов у него нет, денег тоже. Одежды на нем всего ничего: брюки да рубашка. Далеко не уйдет. Но если у него есть сообщники, тогда хуже…»

Через десять минут появился еще более согнувшийся от сознания вины Гаевой. Онисимов собрал опергруппу розыска, передал фотографии, рассказал словесный портрет и приметы. Оперативники ушли в город.

Затем Матвею Аполлоновичу позвонил дактилоскопист. Он сообщил, что отпечатки пальцев, собранные в лаборатории, частично идентифицируются с контрольными оттисками лаборанта; прочие принадлежат другому человеку. Ни те, ни другие отпечатки не схожи с имеющимися в каталоге рецидивистов.

«Другой человек – потерпевший, понятно… Ого, дело закручивается серьезное, на обычную уголовщину не похоже! Да ни на что оно не похоже из-за этого растреклятого скелета! Что с ним делать?»

Онисимов в тоске посмотрел в окно. Тени деревьев на асфальте удлинились, но жара не спадала. Около троллейбусной остановки толпились девушки в цветных сарафанчиках и темных очках. «На пляж едут…»

Самое досадное, что у Онисимова до сих пор не было рабочей версии происшествия.

В конце дня, когда Матвей Аполлонович выписывал повестки на завтра, к нему вошел начальник горотдела. «Ну вот…» Онисимов поднялся, чувствуя угнетенность.

– Садитесь. – Полковник грузно опустился на стул. – Что у вас за осложнения в деле: трупа нет, подследственный бежал, а? Расскажите.

Онисимов рассказал.

– Гм… – Начальник свел на переносице толстые седые брови. – Ну, этого молодца, конечно, возьмем. Аэропорт, железная дорога и автовокзалы под наблюдением?

– Конечно, Алексей Игнатьевич, предупредил сразу.

– Значит, никуда он из города не денется. А вот с трупом… действительно занятно. Черт-те что! А не напутали ли вы там на месте что-нибудь? – Он взглянул на следователя умными маленькими глазками. – Может, помните, как у Горького в «Климе Самгине» один говорит: «Может, мальчика-то и не было?» А?

– Но… врач «скорой помощи» констатировала смерть, Алексей Игнатьевич.

– И врачи ошибаются. К тому же врач не эксперт, причину смерти она не определила. И трупа нет. А по скелету наш Зубато затрудняется… Конечно, смотрите сами, я не навязываю, но если вы не объясните, как труп в течение четверти часа превратился в скелет, да еще чей это труп, да еще от чего наступила смерть, – никакой суд эту улику не примет во внимание. И более явные случаи суды сейчас возвращают на доследование, а то и вовсе прекращают за отсутствием улик. Оно, конечно, хорошо, что закон действует строго и осторожно, да только… – Он шумно вздохнул. – Трудное дело, а? Версия у вас имеется?

– Есть наметка, – застеснялся Онисимов, – только не знаю, как вам, Алексей Игнатьевич, покажется. По-моему, это не уголовное дело. По свидетельству ученого секретаря института, в Соединенных Штатах очень интересуются проблемой, которую разрабатывал Кривошеин, это первое. «Лаборант Кравец» по своему поведению и по культурному, что ли, уровню не похож ни на студента, ни на уголовника. И убежал он мастерски, это второе. К тому же отпечатки его пальцев не идентифицируются с рецидивистами – третье. Так, может?.. – Матвей Аполлонович замолчал, вопросительно поглядел на шефа.

– …спихнуть это дело в КГБ? – с прямотой солдата закончил тот его мысль и покачал головой. – Ой, не торопитесь! Если мы, милиция, раскроем преступление с иностранным, так сказать, акцентом, то от этого ни обществу, ни нам никакого вреда не будет, кроме пользы. А вот если органы раскроют за нас обычную уголовщину или нарушение техники безопасности, то… сами понимаете. И без того мы в последнем полугодии по проценту раскрываемости сошли на последнее место в зоне. – Он с добродушной укоризной взглянул на Онисимова. – Да вы не падайте духом! Недаром говорят, что самые запутанные преступления – самые простые. Может, все здесь затуманено тем, что дело случилось в научном заведении: темы-проблемы, знания-звания, термины всякие… черт голову сломит. Не торопитесь выбирать версию, проверьте все варианты, может, и окажется, как у Крылова: «А ларчик просто открывался»… Ну, желаю вам успеха. – Начальник встал, протянул руку. – Уверен, что вы справитесь с этим делом!

Матвей Аполлонович тоже поднялся, пожал протянутую руку, проводил полковника просветленным взглядом. Нет, что ни говори, но когда начальство в тебе уверено – это много значит!

Глава третья

Люди, которые считают, что жизнь человеческая с древних времен меняется только внешне, а не по существу, уподобляют костер, возле которого коротали вечера троглодиты, телевизору, развлекающему наших современников. Это уподобление спорно, ибо костер и светит и греет, телевизор же только светит, да и то лишь с одной стороны.

К. Прутков-инженер. Мысль № 111

Пассажирку в вагоне скорого поезда Новосибирск – Днепровск, пухлую голубоглазую блондинку средних лет, волновал парень с верхней полки. У него были грубые, но правильные черты обветренного лица, вьющиеся темные волосы с густой проседью, сильные загорелые руки с толстыми пальцами и следами мозолей на ладонях – и в то же время мягкая улыбка, обходительность (добровольно уступил нижнюю полку, когда она села в Харькове), интеллигентная речь. Парень лежал, положив квадратный подбородок на руки, жадно смотрел на мелькание деревьев, домиков, речушек, путевых знаков и улыбался. «Интересный!»

– Небось родные места? – спросила спутница.

– Да.

– И давно не были?

– Год.

Он узнавал: вот нырнуло под насыпь шоссе, по которому он гонял на мотоцикле с Леной… вот дубовая роща, куда днепровцы выезжают на выходной… вот Старое русло, место уединенных пляжей, чистого песка и спокойной воды… вот хутор Вытребеньки – ого, какое строительство! Наверное, химзавод… Улыбался и хмурился воспоминаниям.