Читать книгу "Генерал Алексеев - Василий Цветков"

Увы, с подобными настроениями обоюдного недоверия, мелких и крупных интриг, корпоративных счетов и привычек Алексееву приходилось сталкиваться постоянно в его будущей служебной биографии. Надо ли говорить, насколько вредным это было для единства командования, для жизни гарнизонов, не говоря уже о боевых действиях.

2. Академия Генерального штаба, Главное управление Генерального штаба («талантливый генштабист» и «профессор русской военной истории»).

1887—1903 гг.

Четырехлетний «строевой ценз» командования ротой не прошел даром. Способного командира отметили его начальники. В 1886 г. во время корпусных маневров под Белостоком командир корпуса генерал-лейтенант М.Ф. Петрушевский ходатайствовал о поступлении Алексеева в Николаевскую академию Генерального штаба перед самим начальником Академии генерал-адъютантом М.И. Драгомировым. По оценке Б. Суворина, «сын скромных родителей, сам крайне скромный, он не мог стать тем типичным делателем карьеры, которых так много, к сожалению, выпускает высшая военная школа». И здесь снова проявилось убеждение Алексеева — «делать карьеру», опираясь только на собственные заслуги и собственный опыт. Поступление в Академию можно было бы считать сравнительно поздним. Как отмечал Кирилин, «Михаил Васильевич поступил в Академию не юношей, отслужившим требуемый ценз в три года, как это обыкновенно делалось, а прослужив в строю двенадцать лет, отбыв кампанию (Русско-турецкую войну. — В.Ц.) и прокомандовав четыре года ротой».

Летом 1887 г. он выехал из Вильно в Петербург. Не полагаясь на рекомендацию, полученную от генерала Петрушевского, Алексеев самостоятельно и с большой старательностью готовился к вступительным экзаменам. Снимая комнату в доходном доме напротив Казанского собора, в короткие часы досуга он посещал службы в храме и в Исаакиевском соборе. Экзамены были сданы успешно, на 12 баллов каждый, за исключением последнего — по армейским уставам. Оценки на нем ставились за знания каждого из действовавших уставов. Получив высший балл по общим, пехотным и артиллерийским уставам, Алексеев, «как нарочно», получил по кавалерийскому уставу тот самый единственный вопрос, но которому он не успел подготовиться. «Поменять» билеты на экзамене не разрешалось, и Алексеев заявил приемной комиссии, что «отвечать плохо не считает для себя возможным», поэтому «отказывается от ответа». В результате общий балл но уставам был равен 9{7}.

Во время обучения Алексеева в Академии многие отмечали его казавшуюся подчас чрезмерной тщательность в подготовке заданий, педантичность и исключительную работоспособность. Проживая в скромной комнате на 5-й линии Васильевского острова, светской жизнью Петербурга он откровенно пренебрегал, да и вряд ли был бы принят в се среду провинциальный армейский офицер. С другой стороны, заметной стала такая черта, как вдумчивость, стремление максимально расширить свои знания но той или иной теме, не ограничиваясь рамками установленной программы. Всестороннее изучение предмета, стремление к подтверждению своих выводов практическими результатами, в том числе и опытом участия в боевых действиях Русско-турецкой войны, — характерный «почерк» выполняемых молодым генштабистом работ.

В воспоминаниях генерала от инфантерии В.Е. Флуга сохранились весьма примечательные оценки учебы Алексеева в Академии. «Михаила Васильевича, — писал Флуг, — я знал еще но Академии, которую мы кончили вместе в 1890 году. С того времени мы были с ним на “ты” и наружно в приятельских отношениях, познакомившись, между прочим, и семьями… В Академии, которую Алексеев кончил первым, а я одним из первых, он брал упорным трудом, а я — счастьем. На академических экзаменах мне ни разу не случалось вытянуть билет, который я бы не знал достаточно хорошо…

На академических полевых поездках меня часто выручали находчивость и особое чутье, заменявшие глубокие размышления и кропотливое изучение условий данной задачи, чему — с присущим ему усердием — всегда предавался Алексеев. Наш общий руководитель по практическим занятиям, полковник Петр Софронович Кублицкий, очень талантливый профессор, но большой лентяй, обыкновенно не очень напрягал свои ум-ствешгыс силы, входя в подробный разбор решенных офицерами задач, но зато и оценивал их довольно однообразно, выставляя огулом большинству по 10 баллов (по 12-баллыюй системе) за совокупность всех практических полевых занятий. В нашей партии (из 5—6 офицеров), в которую входили Алексеев и я, им было допущено исключение из этого общего правила, а именно работы Алексеева были оценены им в 12 балов, а мои — в 11.

Михаил Васильевич был, в общем, человек справедливый и чуждый зависти, хотя и довольно строгий в своих суждениях о людях. В таком настроении по отношению к бывшим товарищам по Академии его мог еще поддерживать его однополчанин по первым годам офицерской службы Вячеслав Евстафьевич Борисов, человек не без способностей, но с большими странностями и не очень доброжелательный к своим ближним.

Влияние на Алексеева Борисов приобрел еще в полку, импонируя ему своим военно-училищным образованием, которое в те времена в армейской офицерской среде было редкостью. Михаил Васильевич, воспитанник юнкерского училища, по свойственной ему скромности сам себе цены еще не знал и не допускал мысли, чтобы он мог когда-нибудь поступить в Академию. Эту перспективу ему впервые открыл Борисов, а толчок к окончательному решению — искать высшего военного образования — Алексееву, уже по прослужении им более десяти лет в строю, дал М.И. Драгомиров, который, присутствуя однажды в качестве инспектора на тактическом учении Казанского полка (в котором служили Алексеев и Борисов), был восхищен блестящим исполнением данной Алексееву, как командиру роты, тактической задачи (во время корпусных маневров под Белостоком. — В.Ц.).

Проходя в течение трех учебных лет курс Академии совместно с Алексеевым и Борисовым и состоя с ними в одной партии по практическим занятиям, я настолько ознакомился с характерами их обоих, что считаю возможным с некоторой уверенностью установить факт подчинения первого известному влиянию со стороны второго, и не только в полку и в Академии, но и во время последующей службы, которая их часто сводила вместе»{8}.

Произошедшая смена руководства Академии (в 1889 г. Драгомирова заменил генерал Леер) отразилась на обучении и содержании программ. В одном из писем своей невесте, Анне Николаевне Пироцкой, Михаил Васильевич отмечал, что «каждая новая перемена лиц, власть имущих, сопровождается, как всегда и везде, новыми порядками, новыми веяниями». Изменения коснулись, в частности, порядка предоставления курсовых работ, увеличения их количества и, соответственно, продления времени обучения.

Возросшая нагрузка не смущала тем не менее штабс-капитана, и написанное Алексеевым курсовое сочинение «О пользе лагерей», посвященное порядку организации воинских частей во время полевых учений, не только получило высший балл, но, «но заявлению Начальника Академии Генерального штаба, генерала от инфантерии Г.Л. Леера, считалось образцовым и было сдано в музей, как пример краткого, ясного и глубокого исследования». Леер отмстил в этом сочинении подтверждение его собственных взглядов об актуальности усиления практической подготовки офицеров к возможным боевым действиям.