Читать книгу "Пленница гарема - Джанет Уолч"

Однажды, когда я принес девушкам в спальню второй наряд и немного материи — все это им полагалось на год, — Накшидиль заговорила о ярдах красивой ткани, которую она купила в Нанте и собиралась подарить родным после возвращения на Мартинику. Она везла и другие подарки — специальные мази и духи для матери, изящные серебряные коробочки для сестер, красивый помазок для отца — все это, включая золотой медальон от матери, который она носила на шее, украли пираты.

— Если будешь слушаться, — говорила Пересту, — здесь ты получишь более красивые вещи: у фавориток султана несметное количество драгоценностей и сказочной одежды, они пьют кофе из золотых кубков, инкрустированных жемчугом. Не так уж страшно отдаться мужчине, который осыпает тебя такими подарками.

— Мне даже страшно подумать об этом, — сказала Накшидиль. — Я часами думаю о Франсуа, мальчике, за которого отец собирается выдать меня замуж. Меня интересует только наша будущая жизнь. Мне представляется, как я, наряженная в шелка, гордо беру его под руку и мы оба идем по улице. Я воображаю, как мы оба остаемся дома: я подставляю ему губы для поцелуя, он наклоняется и с улыбкой надевает мне на шею нитку жемчуга.

— Вам бы лучше забыть об этом, — вмешался я, — или же на вашей шее окажется совсем не то. Палач любит шелковый шнурок.

— Тебе следует думать о своей работе, — советовала Пересту. — Какое у тебя задание?

— Никакое, разумеется, — фыркнула Накшидиль. — С какой стати я должна работать?

— Ты обязана работать, — ответила девушка. — У каждого в гареме есть какое-то дело.

— Я — не каждая. Я никогда не работала. И не собираюсь.

Румынка покачала головой.

— А ты чем тут занимаешься? — спросила Накшидиль, в ней явно пробудилось любопытство.

— Я занимаюсь музыкой, — ответила та. — Я играю на нэй[20].

— А я играю на скрипке.

— Может, тебе научиться играть на турецком инструменте, — предложила Пересту. — Ты ведь должна что-то делать. Здесь ты ничего не добьешься, если не будешь слушаться.

— И чего же здесь можно добиться? Ведь здесь все рабыни.

— О, это не совсем так, — ответила Пересту. — Есть рабыни, стоящие на низшей ступени лестницы, и есть рабыни, стоящие на верхней. Мы в самом низу и почти ничего не получаем — пару нарядов и несколько пиастров карманных денег, к тому же у нас мало свободы. Здесь мы не можем вести себя так, как нам хочется, и нам не дозволено покидать территорию дворца. Мы здесь для того, чтобы прислуживать другим.

Но через год или два у нас появится возможность улучшить свое положение. У тех, кто становится наложницами и, быть может, даже женами султана или тех, кто все же получает в свое ведение какую-то часть гарема, появляются огромные гардеробы, сундук с сокровищами, собственные рабыни и больше личной свободы. Они могут отправиться на пикник или покататься на лодках, поехать вместе с правителем в его летнюю резиденцию. Иногда им даже позволяют выйти замуж и покинуть этот дворец. Умная женщина в гареме может накопить огромное состояние и обрести большую власть. Я ставлю перед собой именно такую цель, а если ты сообразительна, то последуешь моему примеру.

— Я не собираюсь пробыть здесь так долго, — ответила Накшидиль. — Моя семья скоро вызволит меня отсюда.

— Накшидиль, что это такое, в самом деле, — упрекнула ее Пересту. — Забудь о своей семье. Но ведь, — грустно добавила она, — как это ни странно, моя мечта для тебя настоящий кошмар. Я так рада, что оказалась здесь, во дворце Топкапа. Мать этого так желала и говорила, что я должна мечтать об этом. Моя бедная мать, да благословит ее Бог. Я благодарна Господу за то, что она сделала. Если бы она не продала меня, моя жизнь была бы такой же, как ее. Даже в этих голых комнатах мне лучше, чем было бы в Румынии.

— Как это так? — спросила Накшидиль с явным интересом.

— В моей семье все крестьяне, — тихо произнесла Пересту. — Они по десять часов в день трудятся на пшеничных полях. Это изнурительная работа, и моя бедная мать совсем выбилась из сил. Но ей приходится делать еще многое другое. Ей удается наскрести немного еды: хлеба, картофеля, иногда даже кусочек мяса. Мать заботится о муже и детях, ухаживает за ними, когда те болеют. Она убирает лачугу и содержит ее в порядке, и при всем этом у нее каждый год появляется новый ребенок. Когда я покинула дом, нас было шестеро. Всем было меньше десяти лет, и одному Богу известно, сколько их сейчас.

Накшидиль какое-то время молчала.

— Я рада за тебя, если ты хотела попасть именно сюда, — сказала она. — Но я не хочу оставаться здесь. Я хочу вернуться домой к маме и папе, сестрам и Франсуа. Я найду способ выбраться отсюда. Меня здесь долго не смогут удерживать.

Я хотел рассказать им о своей семье, но едва я заговорил, как заметил, что в дверях появилась наставница. Один ее вид заставил нас прекратить разговор.

2

Накшидиль шаркала желтыми тапочками по деревянному полу и злобно смотрела, пока я вел ее через лестничный пролет и лабиринт коридоров к тяжелым инкрустированным дверям. Я толкнул дверь, и мы увидели группу девушек, сидевших скрестив ноги по кругу на полу: в центре круга стояла резная деревянная рама, на ней был натянут кусок темно-оранжевой ткани. Всем здесь командовала уже немолодая женщина.

Платок Накшидиль произвел впечатление на главную наставницу, и ей приказали работать в комнате для вышивания. Угрюмой женщине, отвечавшей за вышивание, наверное, было уже около тридцати; ее щеки впали, обнажив тонкие скулы. Щеки провалились из-за сгнивших зубов. Испытывая чувство обиды, она смотрела на всех холодными глазами, опустив уголки рта так, что ее лицо постоянно выражало недовольство. Увидев ее, новенькая тут же заняла место на полу рядом с другими.

Дюжина рабынь трудилась над тяжелой атласной тканью. Я наблюдал, как их пальчики скользят по ткани, двойным алым стежком заполняя рисунок тюльпана. Пурпурный цвет предназначался для гиацинта, серебристый и золотистый использовались для создания контура, атласный стежок зеленого цвета шел на стебельки для цветков. Все работали так ловко, что трудно было сказать, какая сторона ткани лицевая, какая оборотная. При взгляде на эту ткань захватывало дух. Здесь переливались светлые и темные тона, узор был замысловатым, со множеством деталей — такая одежда из этой ткани станет вожделенной мечтой любого обитателя гарема. Но она не предназначалась для простых рабынь: это ткань была для Айши, первой кадин, самой главной жены султана. Она была матерью наследника трона и занимала важное место. Однажды она станет валиде-султана, и весь гарем будет ей подчиняться. Все старались угодить ей.

Накшидиль вручили иголку и нить, у нее задрожали руки. Ее маленькие стежки, удостоившиеся похвалы в монастыре Благочестивых дев, казались большими и неуклюжими по сравнению со стежками девушек из гарема. Если Накшидиль сделает ошибку, слишком большой стежок или воткнет иголку не в то место, то ей не миновать беды. Нелегко шить по шелковой основе, но удастся ли ей справиться с серебряными переплетениями полосок? Что если ее нить порвется? Я предупредил, что ее ждет суровое наказание, если она не сделает все как положено.