Читать книгу "Мейсенский узник - Джанет Глисон"

Впрочем, Мария не ввела, а лишь усилила поветрие, охватившее Альбион задолго до ее вступления на престол в 1553 году. Королева Елизавета I советовала своим капитанам-авантюристам при любой возможности захватывать испанские корабли, груженые сокровищами Востока. Один из таких кораблей, португальский каррак «Мадре де Диос», захваченный в 1592 году, имел на борту, помимо прочего, «слоновьи бивни, фарфоровые китайские сосуды… кокосовые орехи, эбеновое дерево, черное, как гагат, кровати из него же, ткани из коры весьма диковинных деревьев…» Почти за три десятилетия до воцарения в Англии Вильгельма III Оранского и Марии II, в 1650 году, Уильям Уичерли написал свою бессмертную комедию «Деревенская жена», из которой видно, что английское общество уже тогда сходило с ума по фарфору. Он был таким желанным, манящим, доступным лишь для избранных, что Уичерли использовал это слово как эвфемизм для полового акта. Когда главный герой пьесы, распутник мистер Хорнер, появляется на сцене с замужней дамой, леди Фиддлер, другая влюбленная в него особа возмущается: «Почему это вы ей дарите фарфор, а мне нет? Я тоже хочу фарфор, пригласите к себе и меня». На это леди Фиддлер отвечает: «Неужто вы думаете, будь у него еще фарфор, я бы и это не забрала? Истинной ценительнице сколько ни дай фарфора, все будет мало», а Хорнер говорит: «Не сочтите за обиду, на всех я фарфора не напасусь, но вам тоже, в другой раз, презентую графин». Для искушенного зрителя тех времен эротический намек, связанный с вытянутой фаллической формой графина, был волне ясен.

Не весь фарфор, поступавший в Европу, был таким же грубым, как шутки лондонских комедиографов. В те годы, когда Бёттгер чах в дрезденском узилище, опасный морской простор между Кантоном и Амстердамом бороздили корабли, груженые фарфоровыми изделиями несравненной красоты и изящества — такими, о каких мечтал Август. Один из них, «Гельдермальзен», в 1752 году разбился о не нанесенный на карты риф и затонул в Южно-Китайском море. В восьмидесятые годы двадцатого века, когда «нанкинский груз» подняли и выставили на аукцион, он произвел среди собирателей фарфора настоящий фурор. Груз «Гельдермарзена» дает довольно точное представление о продукции, которая поставлялась в Европу на рубеже семнадцатого-восемнадцатого столетий — за пятьдесят лет ее состав практически не изменился.

На аукцион было выставлено более ста тысяч предметов китайского фарфора: вазы с длиннохвостыми, когтистыми драконами, многоярусными пагодами и распускающимися пионами, блюда с прудами, в которых плавают рыбы, растопырив веера плавников, бамбуковыми рощами, полными экзотических птиц, и каменистыми горными пейзажами. Для Августа такая роскошная посуда была окошком в фантастические края, дивный фарфоровый мирок, которым, как и своими любовницами, он никогда не пресыщался.

Правитель Саксонии скупал самые дорогие фарфоровые изделия, его представители внимательно следили, когда на продажу выставят очередную крупную коллекцию или груз только что прибывшего корабля. По непроверенным данным, только в первый год правления он потратил на приобретение фарфора около ста тысяч талеров. В письме своему фельдмаршалу Август сознается: «С фарфором как с апельсинами; если питаешь страсть к одному или к другому, ее невозможно насытить». Немудрено, что Чирнгауз называл Китай «тазом для кровопусканий, куда истекает кровью Европа».

Фарфор, которого так жаждал Август, производили в северной части Китая, в провинции Хэбэй, начиная с шестого века. Китайские мастера пришли к его рецепту не сразу — это был итог долгого и медленного развития белой высокотемпературной керамики.

Многие западные путешественники пытались выяснить, как изготавливают эту загадочную субстанцию, однако китайцы тщательно охраняли свой секрет, и первые отчеты крайне неточны, а то и просто ошибочны. Марко Поло писал, что «они добывают некий сорт глины, как из рудника, складывают в огромную кучу и оставляют на тридцать-сорок лет под ветром и дождем. В течение этого времени ее не трогают, по прошествии же указанного срока она становится пригодной для лепки сосудов». Гонсалес де Мендоса, посол Филипа II Испанского, подошел к истине куда ближе. Он сообщает, что фарфор изготавливают «из меловой глины, которую дробят и замачивают в воде, так что сливки оказываются наверху, а твердый осадок внизу; из этих-то сливок и делают самую тонкую посуду».

Другие авторы, пытаясь объяснить исключительную белизну фарфора, выдвигали более фантастические версии: он-де изготавливается из размолотой в пыль яичной скорлупы или панцирей омаров и из глины, которая пролежала под землей около ста лет. Ни один европеец не знал, что на самом деле секрет заключается в смешении двух основных компонентов: каолина и полевошпатовой породы (так называемого «китайского камня» или пе-тун-тсе (петунзии)[6]) и обжиге при высоких температурах, когда полевой шпат плавится, заполняет поры в глине и образует микроскопические игольчатые кристаллы муллита, характерные для фарфора и некоторых огнеупоров. Китайцы называли глину костью, а полевой шпат — плотью фарфора.

В итоге получался безупречный материал, куда более прочный, чем вся известная керамика, и почти прозрачный на просвет. Немудрено, что западным путешественникам он напоминал раковины. Европейское название фарфора — «порцелин» — впервые введенное Марко Поло, происходит от португальского porcellana, означающего свинью, но также и эквивалент денег в некоторых странах Востока — раковину каури, отдаленно напоминающую свинью.

Чирнгауз не первым из жителей Запада бился над секретом фарфора — многочисленные попытки предпринимались и раньше. Венецианцы, которые благодаря своим торговым связям с Востоком, скорее всего, видели больше образцов раннего фарфора, чем их соседи по материку, пробовали изготовить фарфор еще в шестнадцатом веке, но получали только мутное стекло. Чуть большего успеха добился великий герцог Франческо Медичи во Флоренции, в том же шестнадцатом веке. Как и венецианцы, он предположил, что прозрачностью фарфор обязан некоему родству со стеклом. Медичи добавил к глине песок, стекло и размолотый горный хрусталь. Получившийся материал был тонок, однако блестел куда хуже настоящего фарфора. Значительная часть заготовок трескалась при обжиге, так что фарфоровый завод Медичи был в значительной мере дорогостоящей причудой. Он ненадолго пережил своего основателя, и его немногочисленная продукция мало повлияла на развитие европейского фарфора.

Тем временем росли и множились суеверия, связанные с «белым золотом». Утверждали, что фарфоровая посуда спасает и от ядов, таких, как мышьяк или аконит, и от ожогов, «поскольку они [фарфоровые чашки] не нагреваются выше уровня налитой в них жидкости». И тем не менее прошел еще почти век, прежде чем европейцы вновь попробовали сделать фарфор. В 1660-х годах в Лондоне Джон Дуайт из Фулема взял патент на способ его изготовления. Нет никаких документальных свидетельств, что из затеи Дуайта вышел какой-нибудь прок, однако недавно там были обнаружены черепки с муллитом — следовательно, определенного успеха он все же добился. В том же Лондоне герцог Букингемский, богатейший человек Англии, владелец нескольких стеклянных заводов, тоже пытался сделать фарфор. Сохранились две маленькие вазы в Бёргли-хаусе и еще две в Королевской коллекции Виндзора, но опять-таки до промышленного производства дело не дошло.